Да и просто хотелось пожить

Текст: Рита Логинова
Фото: Евгений Иванов

Молодой новосибирский «Асфальт-театр», набравшись смелости, честности и ярости, решил поговорить со зрителем о самом табуированном в российском обществе явлении — о смерти, вернее, о легализованном и добровольном уходе из жизни: об эвтаназии. Получилось прочувствованно и дерзко, даже, быть может, слишком, но главное, что задан вектор мысли. Дальше мы додумаем сами.

Действие спектакля по пьесе швейцарского драматурга Лукаса Брэфуса «Путешествие Алисы в Швейцарию», поставленного Сергеем Чеховым, разворачивается в нетеатральном пространстве фотостудии Milles. Вытянутое помещение со стерильно белыми стенами, полом и потолком не приподнимает актёров над зрителями — все они находятся практически в одной плоскости, спектакль от публики отделяет буквально шаг, а в иные моменты и вовсе ничего.

Правая половина пространства отдана под дом Алисы, неизлечимо больной девушки, занятой преимущественно погружением в тоску, и её матери Лотты, деятельной домохозяйки, любительницы телевизионных ток-шоу, чипсов и кардиотренажёра. В левой части условной сцены — кабинеты доктора Штрома, специалиста по эвтаназии, слишком, впрочем, молодого для выбранной им стези. Здесь же и телестудия, где циничный ведущий пытает его на актуальную даже для секулярного европейского общества тему добровольного и легального ухода из жизни.


По всему периметру сцены расположены несколько мониторов: это телевизор, который непрерывно смотрит Лотта Галло (Галина Пьянова), и оборудование студии, транслирующее ход передачи.

В экраны, а не на актёров, хотя все они одинаково доступны глазу, смотреть занятно: степень отстранённости должна, по идее, возрастать, но странным образом телевизор не размывает, а концентрирует энергию происходящего.

А происходит следующее: доктор Штром (Анатолий Григорьев) принимает буквально на дому пациентов, которым больше не мил белый свет и которые решили, воспользовавшись либеральным швейцарским законодательством и в целом высококачественными услугами Штрома, уйти из жизни. К таким относятся и немка Алиса (Анна Чехова), и забавный пожилой англичанин Джон (Александр Смирнов), и даже, наверное, молоденькая сексуальная ассистентка Штрома Ева (Янина Третьякова), но она, прикоснувшись к смерти, быстро передумает (об этом позже).

Главный вопрос — считаете ли вы, что человек может сам распоряжаться своей смертью — задают людям, пришедшим на спектакль, практически сразу и вовсе не метафорически, а вполне конкретно: с ним обращается к публике бойкий, молодцеватый и противный щёголь-ведущий Вальтер (Павел Поляков), передавая микрофон тем, кто отважился высказаться. Так нечасто бывает в театре, что интерактив, что называется, «заходит», но в этом не-театре импровизированное «Пусть говорят» работает на ура: своё мнение из зала озвучивает человек пять, и мнения эти разделяются примерно поровну. Кто-то считает возможность самому решить, когда и как уйти, неприемлемым, кто-то не прочь внести это в список конституционных прав граждан. И велика вероятность, что по ходу спектакля они меняют свои убеждения.

Скажем, тот, кому не претит идея эвтаназии, наблюдая Алису, может дойти до мысли, что не всем эта идея показана из педагогических соображений. Так, Анна Чехова играет настолько скучающую и капризную неизлечимо больную, глухую к уговорам хоть чем-нибудь себя занять, что ей больше подошла бы не смерть, а хорошенькая встряска (что за болезнь, нам не говорят). Пишу это и удивляюсь своей чёрствости, но, ей-богу, как бы это чудовищно ни звучало: я могу понять соотечественников, сводящих счёты с жизнью от невыносимой онкологической боли, потому что терапевт не выписывает им опиоидный анальгетик. А девицу из относительно благополучной и цивилизованной Германии, которой здравоохранение и соцзащита наверняка дали все шансы дожить до конца её дней, сохранив человеческий облик, решившую метнуться в Швейцарию, чтоб побыстрее завершить умирание — понять не могу.

Столь жёсткое субъективное отношение к главной героине на старте — несомненно, заслуга актрисы, вошедшей в образ хоть и неизлечимой, но выдерги.

Тем ценнее перевоплощение её по ходу игры — из инфантильной и принципиальной позерки, она превращается в чувственную, искреннюю и даже страстную девушку, обретающую (даром, что ненадолго) смысл в человеке, который должен стать её медицинским убийцей.

«Доктор Смерть» в исполнении Григорьева от постижения всё время ускользает. Ему — артисту, чей талант раскрывался прежде в ролях, полных молодости и безумства (как в стародомовских «Пере Гюнте» или «Трилогии»), — не вполне веришь. То он хладнокровен и собран, как и должно себя вести не поддающемуся на провокации врачу, приглашённому на «жёлтое» телешоу, то расслаблен и немного растерян в ситуации, когда твёрдость ума и рук важнее всего — когда его герой принимает пациента. Ни то, ни другое не «бьётся» с внешней молодостью Штрома: откуда у этого ещё по сути мальчика есть моральное право, опыт и знания, чтобы усыплять других людей?

Кажется, что он воображает из себя кого-то, кем не является, что лицензия на врачебную практику у него — поддельная, а комплекс бога — настоящий.

До тех пор, пока Алиса и Штром не встречаются (она — в новеньком платье, он — в длинном сером шерстяном кардигане, невозможно стильные и невыносимо молодые для того, чем занимаются), оба кажутся героями не от сердца, а от ума, схематичными «палкой-палкой-огуречик». На их фоне до поры особенно видны сочные, цельные и постижимые натуры Лотты и Джона.

Галина Пьянова в роли матери Алисы, пытающейся растормошить дочь, не отрывая глаз от телевизора, сперва довольно уморительна — узнаёшь в ней своих немолодых родственниц, для которых важнейшим общественным институтом является шоу Андрея Малахова. Но её героиня развивается: сквозь небольшого ума fly-леди пробивается родитель с громадным, разрывающимся от боли за дитя сердцем. Сцена её прощания с Алисой, когда та окончательно уезжает в Швейцарию к Штрому, образцово душераздирающая. Особенно когда понимаешь вдруг, что дочернее стремление к смерти — это не столько стремление к не-бытию и подростковый эгоизм, сколько, наоборот, желание ощутить себя, наконец, живой и взрослой, самостоятельной, большой девочкой, способной принимать решения, а не обузой, чья жизнь зависит от маминой заботы.

Без пяти минут выпускник театрального института Александр Смирнов, актёр ещё моложе Григорьева, играет и вовсе старика — англичанина Джона, не раз откладывавшего свою смерть на кушетке у доброго швейцарского доктора из-за сущих пустяков, которые ему, блистательному обитателю Бирмингема, кажутся важными. Рассказав Штрому парочку остроумных баек из своей жизни, исполненных английского юмора, он снова и снова, словно кот из его же истории, возвращается к отпустившей его на смерть жене, чтобы сказать: «Дорогая, в другой раз». Смирнов играет уморительно смешно, и чем смешнее Джон, тем страшнее за его жену: сколько ещё раз ей придётся смириться с решением мужа, за которым она, может быть, ухаживала бы столько лет, сколько ему отпущено?

Героям, ищущим смерти — как поначалу кажется, от скуки или заблуждения, внутренне даёшь право на смерть, проведя с ними полтора часа: одни слишком обаятельны, чтоб им противиться, другие не слишком убедительны, чтобы с ними спорить. Так что валяйте, вот ваше снотворное, доктор проследит, чтобы всё было чисто, а мы разойдёмся по домам… Но собственный же широкий жест вдруг перестаёт казаться уместным: подождите-ка, да Алиса же влюбилась в Штрома, а он — в неё, так какого же чёрта им теперь расставаться раньше времени? Если нам сегодня с тобой не прожить, то кто же завтра полюбит тебя?

Но колесо сюжета, в котором спицами являются дурацкие принципы, не останавливается.

И это настолько нелепо, что даже возмутительно (и пластически решено, так, что героев корёжит и бьёт в конвульсиях об пол и стены под грохочущую ритмичную музыку). Хотя трагизма всё же больше. Когда Штром натягивает на всех своих пациентов шерстяные шапочки по подбородок, как-то доходит: спектакль Чехова был не про эту шелуху — тварь я дрожащая или уйду, когда захочу, — а про жизнь и про то, что на свете есть масса всего, достойного проживания. Да вот хотя бы бутерброд с рыбой, о котором рассуждает Алиса. И если бутерброд показался вкусным, то почему бы не дать себе шанс попробовать ещё и ещё, потому что кто его знает, что там за горизонтом?

Живите, в общем, пока живётся — этому выводу Чехов жёстко стелит, потому что видевшие спектакль, в большой своей массе нетеатральные люди, сравнивают его с ударом об асфальт или сальто через голову. Но спать на нём, честно, довольно мягко. Ну, вот хотя бы судя по отзыву одной из зрительниц: «Я поняла, какой главный выбор должна сделать, как, впрочем, должен и каждый человек, вне зависимости от того, коснётся его страшная участь или нет — это выбор между любовью, созидающей жизнь, и унынием, ведущим к умиранию. Ева сделала свой главный выбор. Ева выбрала любовь и жизнь». Ева — эта ассистентка, я говорила о ней в начале. Она ушла от Штрома, чтобы ещё пожить. И мы, пожалуй, пойдём.

В Красноярске показ «Алисы» состоится 3 августа, в 20.30. Подробности о месте проведения и билетах — в группе «Театра на крыше».


Читать также:


Зачем нужны короли?
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».


«Арабская ночь» в картинках
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».


«Тангейзер», акт четвёртый, Сибирь-2015
Колонка Натальи Ласкиной — фактически открытое письмо к коллегам-искусствоведам — о том, почему защищать «Тангейзер» от нападок «православных активистов», митрополита и суда нужно даже тем, кто не любит Вагнера и Кулябина.


Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2019 Все права защищены

.