«Ундервуд»: «Мы не молодящиеся старцы — это точно»

Текст: Ольга Близнецова, Москва, специально для «Сибурбии»
Фотографии: Валентин Монастырский

Лидеры группы «Ундервуд», собирающей полные залы в лучших клубах страны, участники самых именитых рок-фестивалей, поэты, готовящие к выпуску уже третий сборник своих стихов, вплотную заняты подготовкой к масштабному празднованию юбилея группы и большому гастрольному туру. Но они нашли время в своём плотном графике и дали большое эксклюзивное интервью «Сибурбии» перед концертом в московском клубе «16 Тонн».

— Здравствуйте, Максим. Здравствуйте, Владимир. Я представляю независимый сибирский интернет-журнал «Сибурбия» и впервые выступаю в роли интервьюера. Скажите, вам приходилось выступать в необычных для себя ролях?

Владимир Ткаченко: Для меня самые необычные — все роли, кроме тех, которые я исполняю ежедневно. Роль отца, роль музыканта для меня как-то привычна. Поскольку я совсем не актёр, даже антиактёр, любая роль для меня является тягостью, непонятным делом, и я не знаю, что с ней делать. Даже роль Деда Мороза на новогоднем утреннике для меня — это мучение. Так что я стараюсь выбирать роли, которые для меня не тягостны совершенно.

— Максим, как вы считаете, есть ли какие-то возрастные ограничения по выбору новой роли или нового вида деятельности? В каком возрасте можно всё поменять и заняться чем-то новым?

Максим Кучеренко: Я бы не переоценивал значение человеческого выбора и человека как агента этого выбора, поскольку многое решает время. И лучше отдавать времени ответственность за то, что с тобой происходит. Общество так устроено, что в нём культивируется такая активность: ты принял решение, ты купил себе путёвку на Тибет, вчера ты был крещён, а сегодня — крещён да ещё буддист. Вот эти вот веяния, в том числе касающиеся каких-то ремесёл, не очень правдивы.

Я думаю, что так устроен человеческий возраст, что лет до 30 можно экспериментировать с разными видами деятельности, можно ходить в ансамбль «Калинка-Малинка» в школе, можно заниматься каким-то джампингом и всё такое. Время что-то отсеивает, оставляет что-то главное, но так или иначе главным является земная миссия человека — то, что он несёт другому человеку. И, как правило, это одна какая-то вещь. Или ты выходишь на площадь и поёшь песню, или же ты заходишь в дом призрения и оказываешь кому-то помощь, или ты заходишь в храм и выполняешь свою службу.

В Стамбуле есть такая легенда о священнике, который во время вторжения турецких войск в храм Айя-София вёл литургию и вышел со священными дарами. И поскольку враг вступил на территорию храма, он повернулся и вошёл в стену храма. И сейчас, говорят, в стене храма слышны звуки незавершённой Божественной литургии. Мне кажется, что в этой истории очень сильный посыл о миссии человека. То есть дело-то вообще-то одно, по большому счёту.

— Хорошо, но я всё-таки попробую продолжить своё новое дело и задать следующий вопрос. Ваш последний альбом разительно отличается от всех предыдущих, не только первых двух «крымских», но и всех остальных. В нескольких интервью вы говорили, что это альбом двух зрелых мужчин. Мне же, несмотря на присутствие в альбоме лирических песен, слышится попытка очень взрослых людей поймать уходящую молодость, в нём какой-то всплеск невероятной безбашенности и надрыва. Нет ли здесь противоречия?

Владимир Ткаченко: Мы не молодящиеся старцы, это точно. Нет погони за молодостью, я не сторонник никакой погони. Я никогда ни от кого не убегал и никогда никого не догонял, за редким исключением хулиганских девяностых годов. Поэтому мы считаем, что молодость догонять бессмысленно. Это какое-то глупое мероприятие для женщин, озабоченных своей кожей, своими ягодицами, но не для мужчин. Мне кажется, это глупость.

Всё естественно: мы взрослые ребята, седые мужчины, нам по 40 лет, мы поём о тех вещах, которые нам интересны, которые, наверное, ещё не интересны или совсем неинтересны людям 15, 17, 25 лет. Не потому, что у нас случился кризис, и мы перестали писать песни, которые интересны молодежи.

Просто у каждого возраста — своя правда.

Как ни крути, это категорично весьма. Двадцатилетний человек прав по-своему в том, что он любит молодёжные песни. В данном случае я имею в виду молодёжную музыку, хип-хоп и всё такое прочее. А люди сорокалетние больше предпочитают гитарную музыку, потому что их время пришлось на гитарную музыку, и то, что они в детстве впитали, они и культивируют соответственно. Вообще любой альбом — это такое срезанное дерево. Можно посчитать кольца, и количество колец — это срез времени: то, чем мы дышали эти полтора-два года. Я, честно говоря, по таким вещам не зарубаюсь: догнать молодость, перегнать её, обогнать старость, прийти первым к финишу.

— Давайте о финише поговорим позже.

Владимир Ткаченко: Надо найти город на Земле, в котором можно достойно встретить старость и достойно её провести. Мне кажется, это такой город, как Херсон (Владимир родом из Херсона — прим. Siburbia). Я, наверное, когда буду старым старичком, поеду туда, буду сидеть на берегу Днепра, петь юношеские песни.

— Я бы поспорила по поводу того, что ваши песни совсем неинтересны молодым. Я видела, как 19-летние мальчики с абсолютно горящими взорами подпевали «Не плачь» (Песня Владимира Ткаченко, написанная для маленькой дочери — прим. Siburbia). Семь лет подряд с вами работал великолепный гитарист Владимир Корниенко (Корней). Вот уже почти год с вами сессионно работают, помимо Корнея, Сергей Вишняков, гитарист «Мельницы» и экс-гитарист «Анны Пингиной», а также уроженец Владивостока Вадим Зарюта («ОтЗвуки Му»). Игра с разными гитаристами накладывает какой-то отпечаток на вашу игру и выбор песен, возможно, требует дополнительных репетиций?

Максим Кучеренко: Знаете, нам скоро исполняется 20 лет, и, оглядываясь на пройденный путь, мы можем сосчитать людей, которые были нашими сотрудниками, нашими соратниками. Их судьбы сложились по-разному: кто-то живёт в другой точке планеты, рожает темнокожих детей в смешанном браке, удивительно совершенно! Это наш барабанщик дубайский, Викентий Дыро. Кто бы мог подумать, что такие удивительные человеческие экзотические приключения будут его встречать на жизненном пути. Кого-то нет в живых по вполне определённым логическим причинам их образа жизни. Порядка 50–60 человек работало с нами, стояло на сцене. Если их собрать, будет отдельная аудитория. А среди них есть совершенные звёзды, которые вошли с нами в очень сильный резонанс, и это не про нас, это, скорее, про них. Не бывает такого обмена в нашем жанре, который бы осуществлялся только лишь за деньги. Он обусловлен какими-то организационными решениями, это минимум. А максимум — это какое-то взаимораскрытие и взаимообогащение.

У нас был прекрасный, чудесный крымский состав, который позволил нам почувствовать себя на сцене. У нас был какой-то московский состав из людей, которые терпели бедствия, и мы бедствовали вместе с ними. Это был правдивый какой-то такой боевой период. Потом появился период хорошей профессиональной организации, настоящего, выстроенного, умного звука и умных решений. Я думаю, что встретившись с таким интеллектуальным партнёром, как Корней, мы в действительности обогатились. Но художник так устроен, что он измеряет меру своего присутствия каким-то чувством. Поэтому, когда Корнея посетило новое чувство в отношении самого себя, а именно сейчас его жизнь укладывается в такие представления, что он сайдмэн — человек, который играет с тем, с кем хочет, в том числе и с нами — произошло известное отсоединение. И что мы сейчас наблюдаем? Мы наблюдаем, что этим удивительным музыкантом был выстроен звук («стейдж-продакшн» называется в нашем ремесле), и что настолько грамотно была проведена эта работа, что хороший, яркий музыкант, приходя на его место, понимает, что ему делать.

Это похоже на то, как живёт, например, спектакль, поставленный Мейерхольдом. В театре есть такая традиция: одними руками поставленный спектакль может быть и жить долго-долго, как спектакли Любимова в театре на Таганке. Несмотря на то, что меняются актёры, режиссёры, так сказать, меняется время, меняются все те параметры, которые, казалось бы, делали волшебство. Вот, наверное, таковой мы находим ситуацию на сегодняшний день.

Действительно, мастера, покидая нас или приходя к нам, что-то нам оставляют, а что-то мы оставляем в их душах.

Потому что всё-таки группа «Ундервуд», её репертуар (зачёркнуто), её аудитория, являются полем, которое может существовать без нас, без меня, без Владимира. Кстати, вы же знаете, что сейчас вообще (чудовищное открытие!) существуют трибьют-проекты, когда просто похожие люди идентичными голосами исполняют незыблемый репертуар.

— То есть вы считаете, что вы можете просто уйти, и придёт кто-то, похожий на вас, и будет петь ваши песни, и поклонники уйдут туда?

Максим Кучеренко: Да. То есть я считаю, что это поле создано, и наша героика, и время вообще, оно — постмодернистское время — отрицает героику, и эта мимикрия может состояться.

— Вы считаете, что время уникальных людей ушло?

Максим Кучеренко: Ну, вы можете просто посмотреть трибьют-проекты группы The Doors или Челентано: приехал такой Маурицио Швейцер, человек, который будет играть все песни и двигаться, как он. И так далее, и тому подобное.

— То есть людям, по сути, всё равно, кто играет, лишь бы он на кого-то был похож?

Максим Кучеренко: Ну, чтобы он сохранял определённую компиляцию черт, звуков.

— Это долгий разговор, с этим можно согласиться, можно нет. Я скорее не согласна, чем согласна, но давайте продолжим. Вы сейчас сказали о старом составе. Я была на юбилейном, двадцатилетнем, кстати, концерте «Океана Эльзы» в Киеве, и один из блоков был сыгран старым — первым — составом. Вы предполагаете возможность такого выступления на своём юбилее?

Владимир Ткаченко: Это исключено.

— Вообще исключено? Мне кажется, ваши поклонники приняли бы это на «ура».

Владимир Ткаченко: Исключено потому, что старый состав Вакарчука занимается музыкой всё равно. Это профессиональные музыканты. А у нас старый состав: один уже давным-давно скончался (Слава Кисловский), остальные — доктора. Мне сказали, что наш старый гитарист Женя Чемоданов месяц назад взял в руки гитару, сказал, что забыл все аккорды и заплакал, сильно заплакал. А, между прочим, он стал таким серьёзным, таким прямо… хирургом, очень крутым в Крыму. И слава богу, что некоторые вещи совершенно невозможны, но возможен просто выход на сцену.

— Но он же был, по-моему, несколько лет назад, в Симферополе — кажется, лет 10 назад. На десятилетии группы это было?

Владимир Ткаченко: Да. Было такое. Кестер и Чемоданов выходили на сцену.

— Значит, можно просто выйти, но не сыграть?

Владимир Ткаченко: Да, просто выйти, покрасоваться. Но есть какие-то вещи, которых делать не стоит.

— Вы играете в основном в электрическом составе. Но я была на нескольких концертах: в прошлом году в Киеве на вручении премии «Не попса» и в этом году в Харькове, где вы играли в акустике. С чем связано выступление в акустическом составе? И насколько сильны различия в подаче песен в акустике и электричестве?

Владимир Ткаченко: Да мы просто электрическая группа, и для нас это — мероприятие вынужденное и, честно говоря, не очень нами любимое. Потому что, несмотря на всю прозрачность звучания, стилистика песен теряется зачастую. Поэтому для нас акустика — это всегда вынужденный вариант из-за неспособности и, скорее, невозможности предоставить электрическую аппаратуру у организаторов. Или же невозможности играть в каком-то помещении, где нас просят играть тихо, а у нас барабаны, и всё гремит. Для нас это такой вариант минимальный, мы не очень ратуем за него и стараемся, чтобы акустики было как можно меньше.

— Максим, мне как поклоннице интересно наблюдать ваше творчество в качестве оператора и режиссёра различных видеороликов. Хотели бы вы снять большой фильм? О группе, например. И свои ролики вы выкладываете в соцсети. Интересно ли вам находиться в соцсетях, не утомляет ли общение там? И насколько жёстко вы отсеиваете информацию, проходящую через Сеть?

Максим Кучеренко: Меня всегда интересовала сиюминутность всякая. Знаете, я большой поклонник всяких ненужных в жизни вещей. Меня интересуют разные мелочи. Я в них не погружаюсь, но, тем не менее, не могу даже объяснить, почему-то для меня имеют семиотическое значение всякие подробности. По сути, я эти подробности не порождаю, но я их активно юзаю.

Фейсбук и любая сеть, это, конечно, история подробностей любого человека, который присоединился к сети и что-то там публикует. Соответственно, если личность интересна, у неё интересные подробности, если личность какая-то загруженная, замотанная, там почти подробностей нет. В этом смысле фейсбук, или, как его называет Владимир Сергеевич Пигунов, мордокнига, вот этот «фейс» каким-то образом прописан. Я не знаю, может, это такое моё природное любопытство к людям или что-то ещё, но такая вот штука, конечно, есть.

По сути, благодаря технологиям айфона сейчас можно делать очень быстро очень любопытные ролики. Сегодня я, кстати, на концерте покажу ролик со свадьбы. Всё очень банально. Я вчера был свидетелем на свадьбе нашего друга, который сегодня будет принимать участие в концерте. (Речь идёт об Игоре Горине, лидере группы «Чилибомберс» — прим. Siburbia). Я хочу сделать маленький подарок молодожёнам, тем более, что свадебная церемония была сокращенная и не было марша Мендельсона. И мы хотим при аудитории сделать молодожёнам приятную вещь.

Что касается большой формы, я считаю, что меня как, прости господи, состоявшегося к своим 42-м годам художника, большая форма не любит. Я, скорее всего, имею отношение к малой форме и большую форму понимаю как средоточение малой формы. Конечно, фильм всегда имеет какие-то свои хуки, спектакль имеет какие-то свои хуки. Я это запоминаю. Вот эти сильные места для меня являются сущностными. Меня не хватает на то, чтобы создать большую форму. Но у нас много друзей, которые с интересом поддерживают с нами отношения, равноправно, среди них есть два-три писателя и два-три поэта, которые владеют большой формой. Владеют текстом, владеют прозой, делают интересно эту прозу, их читает вся страна, и эта проза создаёт контекст современной культуры. И у них, действительно, есть любопытство, к тому, как у нас получается делать так-то, так-то и так-то. А у нас большой интерес, как они находят в себе силы и устраивают это, это и это. И «это» может занимать огромное количество часов. Например, книга Захара Прилепина «Обитель» занимает 8 часов в аудиозвучании. Вот это тоже большая форма.

— Кстати, о ваших «малых формах». У вас выходит третья книга стихов. Как я поняла, это будет отдельная книга, то есть она не будет прикреплена к какому-то диску, как было с предыдущими сборниками. Будет ли она в свободной продаже, и насколько большим будет тираж?

Владимир Ткаченко: Тираж будет две тысячи экземпляров. Издавать её будет город Киев, издательство «Фолио». Издательство будет нам помогать в распространении книги, и книги будут в книжных магазинах Киева и Москвы. В каких именно, я пока ещё не знаю. Кроме того, мы их будем дарить и реализовывать на концертах.

— А какой-то отдельный вечер с автограф-сессией, с представлением этой книги, вы планируете?

Владимир Ткаченко: По идее да, нужно. Я бы не делал, но, похоже, что нужно. Просто хорошо бы было, если бы пришёл кто-то и почитал стихи. Мне кажется, что читать стихи — это специальная профессия. Я вот этой профессией не владею. Писать-то я пишу, а вот читать стихи… Но вот Толик Белый (артист Анатолий Белый — прим.О.Б.), не только наши, но и вообще классно стихи читает. Это специальная профессия. У нас немножко расходятся взгляды, поскольку кому-то хочется читать свои стихи, а кому не то, что не хочется, но просто есть варианты. А если есть варианты, то лучше прибегнуть к помощи профессионалов.

— Но существует ряд людей, которые воспринимают стихи только в авторском прочтении.

Владимир Ткаченко: Я их понимаю, такие люди сильно ассоциированы визуально и акустически. Они ассоциируют стихи с образом автора. И, конечно, им это интереснее.

— Вы бы не хотели читать стихи на таком вечере?

Владимир Ткаченко: Есть много всяких «но»: чего бы я хотел, чего бы я не хотел. Я много чего бы не хотел, но я понимаю, что это моё желание чего-то не хотеть, оно недостаточно правомерно и недостаточно правомочно. Если это людям нравится, и люди этого хотят, почему я должен этого не хотеть? Мы же работаем для чего? Для публики. Поэтому мы должны не то чтобы идти на поводу у публики, но прислушиваться к её мнению. Мы должны любить свою публику, и, если публике что-то нравится, значит, нам как-то надо сделать так, чтобы ей понравилось ещё больше.

— Хорошо. Значит, будем ждать поэтическую встречу. А когда выйдет новый альбом?

Максим Кучеренко: Весной, наверное.

— Вы так же будете собирать деньги с помощью краудфандинга? Мне кажется, после первого опыта будет бОльшая активность поклонников, больше людей можно к этому привлечь.

Максим Кучеренко: Может быть. Неизвестно. Но вообще краудфандинг сохраняет свою актуальность. Это возможно сделать. На сегодняшний день мы понимаем, что это хорошая штука.

— В преддверии двадцатилетнего юбилея группы вы планируете большой гастрольный тур. Новосибирск будет входить в него? Сколько раз вы там были?

Владимир Ткаченко: Ой. Много. Раз семь были точно.
Максим Кучеренко: Конечно. Богатство России Сибирью прирастать будет, как сказал великий Михайло Ломоносов.

— Ваша гастрольная география велика: от Владивостока до Калининграда, от Риги до Феодосии. Везде публика одинаково реагирует на ваши выступления? Место проживания влияет на характеры людей и способы проявления эмоций?

Максим Кучеренко: Естественно. Вообще, Россия прекрасна тем, что она очень разная. Как сказал мой петербургский друг Константин, Россия — очень лохматая страна. Вот, действительно, лохматость, такая её щетинистость, такая её местами природная чарующая диковатость, правдивость, пустота. Иногда мы с этим сталкиваемся. Например, неожиданным образом столкнулись с этим в городе Калининграде… И на контрасте с этим играли концерт в Риге. Очень организовано, совершенно другая публика — с мягкой, светлой улыбкой. Это совершенно рассогласовывалось с диким оскалом пьяных людей в городе Калининграде.

Не у всех артистов есть радость исполнительская — есть ряд артистов, которые обожают студийную работу.

Вот, Бутусов, например, с известными тяготами относится к гастрольной жизни. Но есть часть артистов, которые обожают шастать по территориям. У эпилептических расстройств есть термин дромомания — страсть к блужданию, это наблюдается у подростков. Я завидую коллегам, у которых ещё есть силы ездить далеко. Вот Володя достаточно активно катается по планете Земля. У меня ещё приартачен мой родной город Севастополь (Семья Максима живет в Севастополе — прим. Siburbia). Я там занимаюсь маленькими детьми, раз в месяц я там бываю и неделю нахожусь в Севастополе. Этим моя географическая активность исчерпывается. Но выезжать очень приятно.

Я в этом смысле стал достаточно капсульным гражданином. Меня всё очень устраивает на 1/6 земного шара, где говорят по-русски. Я с большим пиететом отношусь к иным культурам, языкам, народам, но очень большого желания выезжать не имею. Спасибо рок-н-роллу.

— И последний вопрос: у вас ярко читающиеся образы: два лидера, «два капитана одного корабля». Мне очень нравится песня «»Чук и Гек» …одногодки навек.» и фраза «куда доплывёт их корабль, где их маяки, где мосты». Песня написана уже почти 10 лет назад, и вот этот образ гавани или порта, куда доплывет их корабль, наводит на предположение, что корабль куда-то доплывёт, остановится, и вы сойдёте на берег? Или он будет плыть бесконечно?

Владимир Ткаченко: Сия тайна неведома нам… Вот будет у нас двадцатилетие, и кораблик наш, или бутылка наша, доплывёт до берега, и уже будет видно, что и как. По воле волн, исключительно по воле волн плывёт наш утлый челн. И плывём мы себе. Чайки, морская болезнь, шторма, стюарды… Всё хорошо будет.

— Всё-таки это будет остановка, но не конец пути, и будет продолжение?

Владимир Ткаченко: Остановка. Я надеюсь, что это будет остановка по требованию, знаете, как в трамвае. Мы ничего не знаем, ничего предугадать невозможно. Надо соблюдать заповеди, писать песни, идти дальше, слушать себя, слушать природу, внешнюю, внутреннюю, быть в гармонии с самим собой. Тогда доплывёшь далеко.


Читать также:


Дэвид Браун: «Быть человеком вообще-то довольно болезненно»
Дэвид Браун дал два концерта в Новосибирске и рассказал Дмитрию Грамотнику о своём отношении к жизни, смерти, России, музыке и собственной славе.


Бенька и её метафизический паровоз
Кабаре-бэнд «Серебряная свадьба» отыграл в Новосибирске два без преувеличения восхитительных концерта. Между выступлениями «женщина-Наполеон» Светлана Залесская-Бень, которая предпочитает быть просто Бенькой, рассказала «Сибурбии» о пронзительной поэзии, людях с мотором и непостыдном существовании.


Предощущение разлома
Дмитрий Грамотник опять вышел на тропу «мужских интервью» и попытался прорваться сквозь молчаливость и цинизм участников группы «Макулатура». Получился разговор о мечтах, текстах, государстве и боге. Хотя нет, о боге, кажется, не получился.


«Если человек не меняется — значит, он уже трупец»
Группа Billy`s Band за девять лет пришла к такому успеху, что теперь думает о душе и джазе больше, чем о поклонниках старых музыкальных скетчей. Корреспондент «Сибурбии» поговорил с Билли Новиком о новом альбоме, алкоджазе, взаимосвязях и поиске себя.


Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2019 Все права защищены

.