«Чем больше миксуешь, тем больше шансов сделать что-то новое»

Текст: Клавдия Стельмахович
Фото: Мария Аникина
Видео: Иван Лёвкин для Street Vision

Модный художник из Питера со звучным псевдонимом Покрас Лампас занимается леттерингом и каллиграфией. Часть тегов выводит на обнажённых натурщицах, другую — на каменных стенах и бумаге. Его лекция стала одним из главных событий выставочного проекта Street Vison 3. Сразу после неё Покрас рассказал «Сибурбии» о пространстве буквы, городской навигации и признался, что на самом-то деле не умеет рисовать.


О природе вещей

— Как появился художник Покрас Лампас?

— Рисовать обычные вещи я никогда не умел. И у меня не было истории с художкой. Это вообще меня отпугивало всегда: влияние преподавателя, чужого стиля. В художках дают очень много академических вещей, которых я всегда пытался избежать. Поэтому занялся граффити: это такое немного бунтарское рисование. Там ты сам себе хозяин, сам что-то придумываешь, сам делаешь. Мне стало интересно заниматься творчеством, дизайном — граффити тому способствовало.

— А как заниматься граффити, если не умеешь рисовать?

— Есть граффити с персонажами, а есть шрифтовое. Я ушёл в шрифтовую часть и стал там прокачиваться. Через это увлечение шрифтами я понял все темы, связанные с типографикой, композицией, каким-то объёмом, образами. А уже это перенёс отчасти на своё понимание того, как должна выглядеть каллиграфия. Для меня это работа со шрифтами в новом контексте.

Звучный и забавный псевдоним-каламбур Арсений выбрал почти случайно. Долго придумывал ассоциации, всплыло слово «покрас». «Нужна была только смешная рифма. И появился Лампас. Это имя уже лет шесть со мной. Я до конца не знаю, отражает или нет оно всю суть, потому что не сравнивал с другими псевдонимами. Но позитивное начало в нём явно делает своё дело. Мне комфортно быть Покрасом Лампасом», — говорит художник.

— Буквы на листочках выводят все. Но не все занимаются этим профессионально…

— Нельзя сесть и сказать: «Я буду каллиграфом». Всегда это происходит на фоне каких-то эмоций, когда тебе что-то нравится. А потом практика постоянная, переосмысление тех вещей, которые уже есть, критический взгляд на них — искать ошибки и пытаться переделать.

— Какая ошибка самая трудноустранимая?

— Ну, например, не можешь написать ровно. Так, чтобы текст не поехал, чтобы линия сохранилась идеальная. И это нормально, мы люди, а не роботы — рука устает. Но всякий раз я стараюсь работать в максимально сложных условиях. Выйти из зоны комфорта — это для меня главное в творчестве. Всякий раз я ставлю перед собой задачу, которую очень сложно реализовать. Если не получилось с первого раза, у меня добавляется мотивации, чтобы вновь попытаться и победить. А когда я эту задачу реализую, у меня появляется новое умение, которого не было раньше просто потому, что и задачи такой не было. Вот, представьте себе карту, где куча разных точек. Это знания. Они сами по себе очень разрозненные — есть и есть. Но когда я начинаю связывать эти точки друг с другом, у меня включаются знания из типографики, дизайна, калиграфии, графики… Они начинают друг с другом работать на поверхности. И создают мне новый вектор развития.

Это как суп: то, что кинул в кастрюлю, то и получилось. Я беру плоский инструмент, такую-то тушь, такой-то размер, это слово и эту идею… Чем больше миксуешь, тем больше шансов сделать что-то новое.

А когда это новое получилось, ты записываешь это как рецепт и начинаешь понимать, что так и создаётся нечто своё. И вот так потихонечку ты отходишь от классического и становишься кем-то оригинальным и интересным.

О пользе отсутствия канона

У каллиграфии и стеклоочистителя много общего. Писать стеклоочистителем удобно. У него плоская поверхность, и он создаёт более правильные линии, чем кисть, потому что ворс не расходится туда-сюда, да и краски кисть впитывает намного больше. «У этих инструментов, — считает Покрас Лампас, — разный потенциал. Так же и с телом. У всего есть свои ограничения и преимущества. Знаешь эти плюсы и обращаешь их на свою сторону».

— А классическая каллиграфия — это что, японские или китайские иероглифы?

— Необязательно. Есть европейская каллиграфия. Это готика, например, это стройный, правильный шрифт, где пропорции ширины зависят от высоты буквы. Там есть очень много важных вещей, которые нельзя нарушать. Поэтому есть достаточное количество людей, которые умеют виртуозно написать очень ровный текст. Но это неинтересно — быть человеком, который подписывает приглашения на свадьбу.

— То есть нужно, чтобы была провокация какая-то? Те же максимально неудобные условия, в которых ты стараешься работать?

— Нет, не провокация. Ты даёшь сам себе задание и сам же его принимаешь. Челлендж аксептед. Вот, сделать вещь без эскиза. Это технически сложно. Ты стоишь вплотную к стене, а мыслить тебе нужно масштабно. Но нет разметки, и это ещё один вызов, потому что работаешь, по сути, вслепую. Ты и поверхность. Так ты развиваешься в три раза быстрее, чем если бы ты постепенно отказывался сначала от наброска, потом от разметки…

— Самое неудобное место — это какое?

— Моя стенка-арка в Екатеринбурге. Там исписаны все стены, потолок, кондиционеры, выпирающие трубы… Это очень тяжело, потому что надо подо всё подлезть. Когда ты стоишь на перекладине и шатаешься, тебе в лицо бьёт воздух, у тебя есть сроки, ты устаёшь… Но там больше тысячи тегов получилось. Объект стал элементом навигации в городе. Визуальный текст вписался в среду настолько, что люди стали по этому объекту ориентироваться, фотографироваться возле него. И это стало нарицательным: «Давай встретимся у арки». Все понимают, у какой арки, потому что она такая одна.

Красота смысла

«У меня, — смеётся Арсений, — очень экспрессивный почерк. Даже в каллиграфии из букв ровный забор получается. Нужно разбавлять элементами. «М», «Т», «N» — если всё это написать подряд, получится длинная волнистая полоска. Поэтому я пишу, например, «U», ставлю после неё палку, пишу ещё буквы и снова длинную черту. Забор исчезает, получается красиво».

— Что будет первичным — красота или смысл? Это же в любом случает текст, визуализированный, но текст?

— Красота и смысл не могут работать безотносительно друг друга. Это симбиоз. И каждый раз ты решаешь, чего будет больше. Для городской навигации текст должен быть максимально простым и понятным. Этим должны заниматься другие.

Читаемое — это скучно. То есть простота это хорошо, но в искусстве хочется сложности.

Поэтому здесь уже не навигация — коммуникация. Читаемость — это ты однажды увидела, а потом воспроизвела. А то, что сложно читается, лучше запоминается. Каллиграфия может работать как элемент навигации. Ты знаешь этот объект и знаешь, что другие люди тоже его знают. Указываешь на него, они понимают, о чём речь.

— А если надпись нечитаема, как она передаёт послание?

— Есть разная визуализация. Например, для московской тату-конвенции я делал надпись, которую прочитать нереально. Но при этом сохранена такая шрифтовая стилистика, что всё понятно. Москва — это куча кругов: кольцевая линия, все эти дороги… Просто беру букву «о» — «Mosсow», «tatoo», «конвенция» — и делаю её таким центром, с которым переплетаются другие буквы. Мы понимаем визуально, что это Москва, запоминаем это на всё оставшееся время. Я рассматриваю букву не как букву, а как пространство, которое эта литера создаёт внутри себя и вокруг себя. То есть это не просто абстракция, некий набор символов. Слово — это взаимодействие букв, линий, объёмов. Они пересекаются, собираются как паззл друг с другом. Чем сложнее, тем интереснее.

— Ты поэтому избрал в качестве рабочей поверхности человеческое тело?

— Мне нравятся гладкие поверхности. Ты соединяешься с инструментом и больше внимания уделяешь работе, а не борьбе со стеной, например. И кожа человеческая тоже ровная поверхность. Но имеет свои нюансы и огромный потенциал. Ключицы, лопатки, линия бедра — они создают контраст с гладкостью кожи. Писать на теле интереснее. Чтобы сгенерировать контент, нужно совместить две несовместимые вещи. Если не просто совместить, а сделать это правильно, получится новая вещь.


Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2019 Все права защищены

.