Текст: Оксана Будулак
Фото: Анна Тарасова
Коубы: проект «Эстетика звука», в рамках которого гости фестиваля озвучивали советскую экспериментальную анимацию
Пожалуй, главным музыкальным событием этого года в Сибири стал музыкальный фестиваль CTM. Две недели Красноярск и Новосибирск принимал гостевой выпуск СTM Siberia, главного экспериментального фестиваля Берлина. За 16 лет существования «Фестиваль приключенческой музыки и искусств» объединил свободных, молодых, неизвестных музыкантов и художников, продолжив традицию «гениальных дилетантов» (наследие которых в этом году тоже представил в Новосибирске Гёте-Институт).
Что это за фестиваль, где техно сменяется пост-хардкором и это нормально, и почему всё-таки Берлин лучший город на земле — мы узнали у со-основателя и арт-директора фестиваля Яна Рольфа.
О философии и приключенческой музыке
— Как вы начали CTM?
Родился в 1975 году в Тюбингене, Германия. Живёт и работает в Берлине с 1994 года. Закончил Берлинский университет искусств, факультет экспериментального медиадизайна. С 2004 по 2014 годы Ян был одним из координаторов студии Inn.to в Берлин-Пренцлауэр Берг и проекта General Public, являлся членом Берлинского совета искусств с 2009 по 2011 годы. В 2014 году был редактором и продюсером еженедельного радиоиздания Klangkunst.
— Я один из художественных руководителей фестиваля в Берлине, но CTM всегда был коллективным усилием, нас несколько человек. Горизонтальная иерархия — часть нашей философии в некотором смысле. Это наш основной DIY-проект.
— Как появилась идея фестиваля?
— Мы пришли из арт-андеграунда, но всегда были вовлечены в музыкальную культуру ночной жизни Берлина. После падения стены, в начале 90-х, она была очень интересной и в каком-то смысле очень особенной. Тогда восточный Берлин был неким неконтролируемым пространством — свобода действий, много места, дёшево жить. Это был особенный момент в истории, потому что люди, не имевшие больших денег и политических сил, внезапно получили возможность определить для себя жизнь в то время, в том городе. И это вдохновляло.
Искусство, музыка и жизнь перемешались — это и стало идеей фестиваля на пересечении медийных, изобразительных искусств, звуков и музыки. Затем, с середины до конца 90-х, произошёл гигантский технологический сдвиг, когда компьютер стал таким мощным, что его можно было использовать в живых музыкальных или видеоперформансах. Это изменило весь звуковой и музыкальный ландшафт и стало отправной точкой для экспериментов. Появилась новая среда для гибридных арт-форм, за пределами традиционных арт-центров и мира искусства.
— Вроде в Берлине с этим давно работает известный берлинский фестиваль Transmediale?
— Мы восхищались Transmediale, фестивалем творческой и цифровой культуры. Вообще наш первый выпуск был самостоятельным дополнением ночной программы для Transmediale, и с тех пор мы сотрудничаем. Мы объединили разных людей не только в программе, но и в аудитории: музыкальные фанаты, любители визуальных искусств, медийного активизма, студенты, школьники… Это был большой спектр профессионалов и просто людей, собравшихся вместе и создавших форум для обмена идеями.
— Откуда вы брали деньги на организацию? У вас была какая-то поддержка?
— Нет, мы начинали самостоятельно.
Мы никогда не хотели что-то повторять. Мы думали, что каждый раз последний, а на следующий год: «О, мы опять это сделали!». Со временем мы поняли, что строим что-то, похожее на фестиваль, и начали думать, что было бы неплохо найти партнёров для продолжения. Сейчас мы получаем поддержку от культурных фондов Германии и Европы, стараясь найти больше возможностей для фестиваля и вовлечённых артистов.
— Что значит «приключенческая» музыка? Экспериментальная?
— Да, конечно, мы рассматривали это как фестиваль экспериментальной музыки. Подзаголовком фестиваля CTM — Festival for Adventurous Music and Art — мы хотим сказать, что жанры больше ничего не значат, вещи теперь такие пластичные, и так много гибридов и смешения, что невозможно больше обобщать. Но интересно знать, какая позиция и идея у артистов, которые делают то, что делают. «Приключенческая» — значит, что тот, кто хочет исследовать и познавать что-то новое, должен сделать шаг за грань повседневности — и это наш основополагающий принцип.
Для нас музыка и искусство — это форма языка со своей спецификой, поэтому мы можем скрещивать её с другими формами. Вы можете говорить с людьми не только с помощью вокала, как в поп-музыке, — это можно делать благодаря структуре и материалу самого звучания. Существует много способов.
Мы живём в насыщенной медийной среде, соединённой с нашим телом и разумом. Звук играет важную роль в процессе создания эффекта. А в комбинации с другими инструментами — например, видео — можно получать тактильные, вибрационные, световые ощущения, новый опыт телесного и ментального характера. Я считаю, что для всех нас важно понять, как лучше работают все эти вещи, как они влияют на нас. Чем больше мы их понимаем, тем лучше мы можем с ними работать. Иначе это всё превратится в потребление, которое управляет нами.
— Что именно делают музыканты, которые вам интересны?
— К примеру, Лоренце Сенни, который выступал в Новосибирске, играет абстрактный транс. Берёт элементы из обычной, популярной, коммерческой европейской музыки, но работает с синтезаторами, которые особым образом изменяют звуки, и использует композиционные методы, характерные для танцевальной музыки, обрабатывая их в определённом жанре. Если вы знаете исходный жанр, вы начинаете вспоминать и ожидаете характерного развития музыки, но происходит что-то совершенно другое — и неожиданное, и раздражающее. И в определённый момент вы понимаете, что это то, что контролирует вас. Кети Альберичи экспериментирует с так называемой дрон-музыкой — очень специфичной, с наслоением определённых тонов, когда аудиально музыка кажется монотонной и не развивающейся. Это как течение воды, которое постоянно меняется и в то же время всегда одинаковое. Такая музыка — в какой-то степени о восприятии времени. О том, где мы находим себя. И это тоже определённый прямой опыт, более медитативный.
О технологиях и обществе
— Вы говорите, что музыка и медиа могут влиять на общество, а каким вы видите это общество сегодня?
— Я не знаю. Но я знаю, что важнейший фактор развития и изменения общества сейчас — это технологии. Вот почему мы выбрали работу с более технологичными формами искусства, которые отражаются на нас и обществе. Даже фолк — традиционную, самодельную музыку — сегодня формируют технологии. То, как она записана, обработана и распространена — это всё основано на новых технологиях.
— То есть технологии организуют всю нашу жизнь?
— По крайней мере, я думаю, мы в том моменте истории, когда уже стоит остерегаться организации жизни с помощью технологий. Также очень важно, что артисты пытаются разобраться в том, как эти технологии всё-таки с нами работают. Потому что мы должны найти баланс в зависимости от технологий. Важно всё это осознавать.
Сейчас мы начали новый проект с Домом культур мира (Haus der Kulturen der Welt) под заголовком «Звуки техносферы» (Technospheren Klinge). Идея этого проекта — в изучении разных сфер, где мы живём.
Исходя из такой глобальной идеи, мы не делим музыку на серьёзную, поп-музыку и так далее, а идентифицируем артистов по концепции. Это момент, когда они не отождествляют себя с каким-то конкретным жанром — мол, я классический композитор, а я композитор экспериментальной шумовой музыки — а просто берут то, что их впечатляет, и создают то, что действительно актуально. Это интересная точка социального уровня, и мы хотим быть в этой точке.
— Что вам даёт такой подход?
— Например, у нас в Германии — огромное разделение между поп-культурой и классической музыкой. Я думаю, это старомодная неправильная концепция, поддерживающая такую систему культуры ради прибыли. Мы же хотим создать новую платформу, где все эти вещи соберутся вместе и будет неважно, есть ли музыкальное образование у музыканта. Гораздо интереснее, есть ли у него какая-то специфика, а два разных артиста могут сделать больше, совместно работая над одной идеей.
— Это похоже на философию «гениальных дилетантов», производивших популярную в 80-е культуру и музыку. Значит, эти традиции перетекли в ваш фестиваль?
— Да, я думаю, наш фестиваль — в традиции освобождения от стандартов и норм. Да, у нас много свободы и мы можем быстро перемещаться между культурами сейчас, но экономически существует много ограничений. Экономическая независимость в работе и жизни — болезненный вопрос для артиста. В Германии, например, 90% бюджетных денег вкладывается в классическую и оперную музыку и только 10% — в другие направления. Раньше артисты спонсировались монаршими домами, вот и сейчас опера представляет культуру государственного уровня и образ жизни со своими способами культурного обмена. Это развитие прошло через века. Ради оперы в Германию приезжают миллионы людей, так что, думаю, надо создавать другой баланс в этой среде. Например, импровизационная музыка на контрасте с оперой, с её иерархической структурой гигантской машины, отражает демократичные формы мышления, диалог людей с общим культурным уровнем и опытом. Странно не оказывать поддержку формам искусства, отражающим демократизм, присущий Германии.
Про Берлин
— Чем вы занимаетесь в повседневной жизни в Берлине и чем интересуетесь, куда ходите?
— У нас есть офис и масса текущих проектов. Помимо фестиваля, мы делаем ещё кучу концертов по всей Европе. У нас есть концертное агентство, мы организуем выступления, администрируем, занимаемся рекламой и пресс-релизами. Есть программа, где мы отбираем 30–35 молодых подающих надежды музыкантов Берлина и помогаем им с организацией концертов, пиаром и всем остальным. В основном это электронная экспериментальная музыка или близкая к современной клубной музыке.
— Что сегодня играет в берлинских клубах?
— О, ну это огромное поле экспериментов. За предыдущие 25 лет появилось невероятное количество изобретений в клубной и танцевальной музыке. Странные звуки, эффекты структуры, взаимодействие с публикой — артистам было с чем экспериментировать, много интересного произошло. Это как раз то, чем мы интересуемся в CTM, и то, что является важной частью берлинской музыки.
Сейчас становится ещё интереснее, так как в Берлин переезжает создавать и творить ещё больше артистов: из Колумбии, Франции, Италии, России…
— Почему именно в Берлин?
— Берлин — одно из наиболее захватывающих музыкальных мест в мире. Интересный, впечатляющий город и при этом хороший с чисто экономической точки зрения. В отличие от Лондона и Парижа там не надо испытывать удачу каждый день, чтобы выжить. Одно из главных условий для создания искусства — это обладание хоть небольшим количеством времени. Если ты постоянно работаешь, то на музыку мало что остаётся. В то же время нужны сообщество и публика. А ещё Берлин находится в центре — добираться в другие города удобно, в отличие от Сибири. Вот почему множество исполнителей живёт в Берлине, вот почему у нас такая плотность музыкантов.
— У вас хорошая публика? Сколько человек посещает фестиваль CTM в Берлине?
— Да, конечно, хорошая. В этом году CTM за 10 дней посетило около 25 тысяч человек.
— И у вас достаточно аудитории для молодых исполнителей?
— Ну, тут необходима правильная комбинация имён. Создание фестиваля или события требует обдуманности: надо хорошо понимать, кто, где, когда, почему и с кем выступает. Соответственно, в пару молодому артисту нужно ставить более-менее известного — так вы увеличите аудиторию. Вообще коллаборация — лучший способ. А ещё — осторожность и умение думать.
— Вы любите Берлин?
— Да, конечно, я люблю Берлин!
— За что?
— Прежде всего, это опыт 90-х, вкраплённый в память, плотность культуры и искусства, музыкантов. Довольно богатая среда, чем бы ты ни интересовался. Это до сих пор сырой, незаконченный город, двигающийся к скучному завершению, со своим определённым шармом. Он кажется реальным, а не искусственным, глянцевым. Это не богатый город и не финансовая столица, как Париж, Москва, Лондон, наши финансовые столицы — Франкфурт, Гамбург и Мюнхен. Германия всегда была федерально разделённой странной: ничего хорошего, когда всё в одном месте. Вовлечённость капиталов доставляет свою сложность, появляется стресс, а в Берлине такого нет. Он сам по себе как другая страна.