Текст: Настя Захарова
Фото: Лена Франц
Екатерина Лазарева, куратор российской части фотопроекта «Сфотографировать будущее»
В СЦСИ при поддержке Гёте-Института открылась выставка «Фотография будущего». Мы поговорили с российским куратором проекта Екатериной Лазаревой о разнице между российскими и немецкими фотографами, критическом взгляде на будущее и том, что будет с самой фотографией.
— Как вы выбирали фотографов, которые попробуют снять будущее, и их темы?
— Над этим проектом я работала в постоянном контакте с моей немецкой коллегой Эстер Рюльфс, и мы постарались пригласить художников, которые в предыдущих своих проектах так или иначе обращались к теме будущего. В российской фотографии неплохо разработана тема несостоявшегося будущего, руин советской утопии, того, что мы назвали «будущее-в-прошедшем». Такое ретроспективное понимание будущего в фотографии более или менее ожидаемо, поэтому нам хотелось скорее заглянуть вперёд, а не оборачиваться назад. Кроме того, мы хотели поразмыслить и над будущим фотографии как художественного средства. И проект Якова Каждана — огромная стопка снимков, которую никто никогда не посмотрит — немного об этом, о девальвации фотографии в современном информационном потоке.
Сегодня все — фотографы, и фотографий вокруг — огромное количество, тем сложнее каждой фотографии получить хоть какое-то внимание, обрести некую ценность.
— Есть разница между подходами немецких фотографов и российских?
— Сложно сказать, всё-таки мы имели дело с одиннадцатью индивидуальностями, и обобщения относительно пятерки русских участников и шестерки немецких сделать сложно. Но у Эстер было ощущение, что российская фотография в большей степени ориентирована на отражение действительности, нежели на манипуляцию с ней. Наверное, это подтверждает проект Саши Пофлеппа и Криса Вебкена, показывающий симулированную на компьютере реальность, в котором актуальная для фотографии тема подлинности радикально переосмысляется.
— Йенс (Зундхайм, участник проекта — прим. Siburbia) говорит, что, наоборот, русские намного вольнее обращаются с фотографией.
— Я бы сказала, что русские участники выставки свободнее обращаются с формой подачи фотографии — здесь вы видите и «вывернутый наизнанку» лайт-бокс Владислава Ефимова, где перед фотографией расположена лампа дневного света, и «раскрашенную» фотографию Софьи Гавриловой. Но здесь эта «свобода» оправдана замыслом художника, она не маскируется «фотошопом». А там, где художнику нужен более сочный красный, он «добавляет» его до того, как сфотографировать — так, например, Рикарда Рогган подкрашивает игровые автоматы реальной краской перед тем, как снять всю сцену на «формат» (речь идет о широком слайде, который применяется в профессиональной студийной фотографии — прим. Siburbia). Немецкие работы представлены скорее более традиционно, классически, зато качество их печати и оформления действительно впечатляет.
В целом российские участники выставки сосредоточились не на научно-технических, а на гуманитарных аспектах будущего, и здесь человек стал одним из главных сюжетов, тогда как в работах немецких участников даже тогда, когда рассказывается личная история с серьёзным социальным подтекстом, как в работе Евы Ляйтольф, — вы не видите собственно её героев. Мне кажется, что для многих работ, показанных на этой выставке, разговор о будущем это не повод помечтать, а момент диагностики и критики настоящего, нашей современности. Собственно, именно это недовольство действительностью вызвало к жизни многие известные нам утопии. Участники нашей выставки выказывают недовольство по поводу вполне конкретных вещей, и, к сожалению, эта критика обращена в большей степени на Россию — на наши «антигейские» законы, политические процессы, градостроительные проблемы и так далее. Проект Софьи Гавриловой, например, посвящен Новой Москве, и это такая отчаянная попытка художника предъявить свои гражданские права. Она закрашивает стройки, развернувшиеся на недавно присоединённых к Москве территориях, как бы возвращая их в исходное состояние и тем самым критикуя спущенное сверху, судя по всему, не слишком продуманное и грамотное решение.
При этом искусство ведь не только указывает на проблему, но иногда и предлагает решение, призывает действовать. Например, проект Антона Курышева противопоставляет девяти фотографиям потерянных и разобщенных людей десятую — групповой портрет, и это может прочитываться как призыв к объединению, заявление о необходимости коллективного действия, которое ложится в контекст актуальных дискуссий вокруг протестного движения.
— Название «Фотография будущего» ассоциируется не только с чем-то утопическим, но и с чем-то футуристическим, абстрактным, возможно, даже космическим. А тут везде изображено не очень отдалённое будущее. Так вот, через сколько лет то будущее, которое на фотографиях?
— Это может показаться странным, но наша выставка, хотя она и называется «Фотография будущего», она не про визуализацию того, что будет. Как можно сфотографировать будущее? Любая попытка сделать это обречена быть вымыслом, фантазией. Будущее можно вообразить, можно попытаться спроектировать, но оно непознаваемо и неизобразимо. Проекты будущего были особенно актуальны в эпоху исторического авангарда, в 1910-1920-е годы, когда многие великие художники отважились вообразить и изобразить будущее. Нам же было важнее показать, что будущее происходит из настоящего, и, кстати, если мы хотим изменить будущее к лучшему, мы это должны делать в настоящем, в своем «здесь и сейчас». Мы попытались как бы схлопнуть дистанцию между будущим и настоящим, показать, что будущее не за горами. Ведь, с одной стороны, мы не знаем будущего, а с другой — постоянно живем в нем.
— Что ждёт саму фотографию в будущем?
— Что касается фотографии как искусства, то художники-то в целом продолжают снимать на тяжелые форматные камеры, фотография публикуется, выставляется, попадает в музейные коллекции, чем гарантирует себе место в будущем. Другое дело, что она виртуализируется и отрывается от материального носителя, гуляет по сетям. Мы уже не собираемся вместе, чтобы показать друзьям фотографии из отпуска, а просто присылаем ссылку, которую при этом, возможно, никто и не откроет.
Так что в будущем все будут фотографами, но технологические успехи фотографии, на мой взгляд, не угрожают фотографии как искусству — люди иногда будут смотреть и на чужие фотографии.
— Как отреагировали на выставку в других городах?
— Люди искусства, профессионалы или просто подготовленные зрители, как правило, реагируют на выставку с большим энтузиазмом. Люди менее подготовленные иногда высказывают разочарование: мол, где же здесь будущее? На самом деле, это разочарование — «Ну, в итоге же вы не сфотографировали будущее» — немножко смешно. Мы же не волшебники, и у нас нет машины времени. Но вот откуда вы знаете, что это не будущее? Ведь эти стройки в Новой Москве, может, они и сейчас в той же стадии строительства? Примеров, когда ничего вокруг не меняется, довольно много.
Я хочу сказать, что будущее не обязательно принесёт нам только что-то новое, невиданное. Вопрос в том, сохранит ли будущее то, что мы ценим сейчас, то, что у нас есть. Так что мне кажется, самый больший успех нашей выставки — когда зрители покидают её с пониманием того, что будущее совсем рядом и что сфотографировать его не такой уж парадокс.
Читать также:
Будущего нетАнна Дранишникова побывала на выставке «Фотография будущего» и попыталась понять, в чём разница между образами будущего для российских и немецких фотографов.
