Текст: Рита Логинова
Фото: Виктор Дмитриев
Предуведомление: Если вас травмирует встреча с матом — лучше не читать и не смотреть. С заботой о ваших нервах, «Сибурбия».
Решение главного режиссёра «Глобуса» Алексея Крикливого поставить «Пьяных» Вырыпаева многих задело само по себе: кто-то начал в ажитации предвкушать встречу на сцене с интересным текстом модного и важного драматурга, другие отмечали, что уж слишком мода на этот текст в последние пару лет на русской сцене распространена, имея в виду московский (ЦИМ, МХТ), питерский (БДТ) и региональные опыты обращения к пьесе, коих уже набралось немало.
Новосибирская премьера, как это принято говорить, равнодушных не оставила, вызвав равно восторг и раздражение. Восторг — у того добродушного большинства, которое самозабвенно хохотала над гэгами, щедро раскиданными по действию. Раздражение — у тех издёрганных местным контекстом и внешнеполитическими обстоятельствами людей, которые ждали от спектакля внятного и острого социального высказывания, а от режиссёра — артикулированной позиции по поводу происходящего за стенами театра. Вдвойне забавно, что небезупречно отработаны были оба этих запроса, потому что Крикливый, кажется, чуть серьёзнее относится к материалу, чем это уместно. Поэтому смеховое, особенно в первом действии, было изрядно подтоплено притчевым. Что до социально-политических манифестов, то режиссёру до них дела не было: он исследовал человека как вещь в себе.
Итак, действующие лица «Пьяных» — несколько европейцев, находящихся в изрядном подпитии. Европейцев, потому что пьеса была написана специально для театра в Дюссельдорфе и впервые поставлена там же, в 2013 году. В первом акте действуют четыре разные конфигурации пьяных, которые во втором акте перемешиваются: директор кинофестиваля Марк и одинокая девица Марта, повстречавшиеся в луже на улице; две подруги Лаура и Магда, муж Магды Лоуренс, бывший парень Лауры; две немолодые семейные пары (Густав и Лора, Карл и Линда) на дружеской вечеринке; компания юношей на мальчишнике в ночном вегетарианском ресторане (Рудольф, Макс, Матиас и Габриель) и проститутка Роза.
По бокам и на заднике — видеопроекция с теми же действующими лицами, от чего впечатление размытости сознания крепчает: отвлекаясь на видео, как будто пьянеешь сам. Герои обитают либо в пустом пространстве, либо, если это подразумевает сюжет, запинаются о немногочисленную мебель кухни или гостиной. Предметное тут не главное: столы, стулья и диваны стоят лишь для того, чтобы люди валились на них и через них, поражённые откровением, снизошедшим на них в пьяном угаре (или если их попросту толкнули).
В первом действии играют вязко, от этого действительно устаёшь, как и предупреждал Крикливый. Илья Чуриков в роли циничного директора кинофестиваля («я прекрасно знаю, что у вас в головах — страх и неуверенность в завтрашнем дне»), раскрывшийся в прошлом сезоне как артист бешеного темперамента, которому превосходно даются беспринципные безумцы, снова оказывается равен сам себе. Та же органика, что и в «Вороне» и «Розенкранце и Гильденстерне», отталкивающе очаровательная в первом спектакле, к третьему мешает, и думаешь: чувак, ты же можешь что-то ещё, кроме как играть гопника, давай же! Хотя то, как он, исступлённо кривляясь, твердит «Смерти нет, прекрасная Гульбахар», цитируя иранский фестивальный фильм, и доводит до бешенства свою случайную знакомую Марту, как минимум находчиво.
Зато Лаврентий Сорокин — грубый, несчастный, не первой свежести и изменяющий жене с супругой друга муж — предельно прекрасен: в хмельной пластике, в заплетающемся языке, в мимике и в союзе с Натальей Орловой (старшее поколение в «Пьяных» вообще даёт фору всем младшим). Что уж тут поделаешь: его негодяи имеют неизменно аттрактивный вперемешку с целительным эффект, когда, симпатизируя герою, понимаешь про себя, кем не хочется быть во второй половине жизни.
Из женских партий отмечу ещё Марию Соболеву: тонкая пластичная нимфа Лаура, слишком умная для своей внешности, слишком рефлексирующая для своих обстоятельств, брошенная молодым человеком, который променял её на её же лучшую подругу. Она заходится в любви к этой подруге и к этому молодому человеку и оказывается ненужной ни той, ни другому, хотя они празднуют свадьбу втроём. Позже, во втором акте, уже в компании парней с мальчишника, она произнесёт мучительное «никакой свободы нет, свобода в том, что ты себя отдаёшь». Мучительное, потому что отдать себя абсолютно некому.
Чего не скажешь про других артистов: они будто всё ещё примеряются к нему, ищут подходящий модус высказывания, лавируют между иронией и искренностью и никак не могут взять правильную ноту. Надо ли говорить, как это путает зрителя, который практически всё первое действие не понимает, водят его за нос или говорят с ним «на серьёзных щах». От этого — неоднородность реакции в неоднородном зале: молодёжь даже на изощрённо поданной инвективе робко похохатывает там, где взрослая публика уже откровенно ржёт, и наоборот: зрители помладше живо реагируют на пространное моралите, в том время как их родители ему не верят.
Во втором действии все вроде смиряются, что это — комедия (но, вероятно, с двойным дном), и закручивается энергия, которая будит зал. Смеются уже не так осторожно, как до антракта, когда неясно было, читают ли тебе лекцию о пользе нравственности или всё-таки о вреде пьянства. Алексей Корнев (Габриель), на которого раньше было неудобно смотреть, потому что он играет пьяного, как будто бы не пил никогда, вдруг становится пронзительно настоящим. Его герой продолжает врать про брата-католического священника, а артист будто бы присваивает себе насовсем весь пафос о том, что каждый хоть раз да слышал «шёпот Господа в своём сердце».
В них режиссёр тщится отыскать смысл жизни, но он пока ускользает, потому что каждому возрасту, каждому этапу положен свой особый смысл, и, пытаясь проговорить его, ты сперва сталкиваешься с неумением подобрать слова, а следом — с тем, что все найденные слова слишком скоро начинают казаться глупыми то в своей иносказательности, то в своей прямоте. Едва ты стал обыкновенным счастливым человеком, которого радуют даже самые простые вещи (как главного героя «Наивно. Sупер»), и вот уже подступает нигилизм и космическое равнодушие протагонистов спектакля по Стоппарду. А их подпирает с конца очереди новое мироощущение — когда ты смешон себе и в поисках Бога, и в его отрицании, но от этого ничуть не меньше хочешь отыскать в себе нечто большее, чем ты сам.
В этом смысле пьеса Вырыпаева даёт большой простор для действий.
В ней можно ассоциировать себя с трогательным Габриелем, который из заместителя управляющего строительной компании на одну ночь превращается в служителя культа, жаждущего очеловечить своих бездушных друзей. Его внезапное восклицание «Я не буду вас венчать, живите теперь во грехе, или вообще как хотите!» вдруг ошарашивает и одновременно страшно веселит.
Или есть соблазн во всём согласиться с Максом, женихом, выступающим с яростным монологом о своём поколении, которое ничего по-настоящему не чувствует. «И вся эта наша свобода, о которой мы все тут постоянно говорим, которой мы все тут всё время добиваемся. Какая свобода? Хотите быть свободными? Свободными от чего, блядь?! От кого, блядь? В чём эта свобода?» — эта его отповедь для многих в Новосибирске как красная тряпка, но, ребята, давайте попробуем пережрать свободы, и тогда поговорим, прав он или нет.
А можно довериться Карлу Сорокина, который разражается тирадой о том, как «Богу насрать на то, что мы о нём подумаем, и поэтому он такой, какой он есть, а мы все врём, потому что мы все хотим быть лучше, чем мы есть». Услышал ли он шепот Господа в своём сердце или просто хочет самобичеванием выгородиться перед супругой? Такой вопрос не стоит — и верно, безусловно, первое.
Есть ещё Лоуренс в исполнении Александра Петрова, совершенно изумительно вошедший в обличительный раж по отношению к Карлу, когда его доканывают нытики со своим упадничеством: «Если мы хотим выбраться из этого говна, то нахуя мы постоянно льём его себе на голову?! Люди не говно, люди просто думают, что они говно». Его же, Лоуренса, кредо — «главное, не ссать, чтобы стать таким же крутым, как Господь» — пользуется популярностью только у ещё пьяных.
А может, и достижимая. Может быть, хоть один из них, протрезвев, вместе с мигренью уложит в голове что-то из вчерашних божественных откровений, перестанет изменять жене, предаваться унынию (тоже грех) и прожигать жизнь. А значит, это может случиться с каждым. Может быть, родится фанатик, а может быть — человек-не-говно.
Читать также:
Любви нет, что же делать
Со всей ответственностью заявляем: надо обязательно смотреть «Три сестры» Тимофея Кулябина. О том, как идёт спектакль на жестовом языке, что вытаскивают из пьесы актёры и что происходит в голове зрителя — в рецензии Риты Логиновой.
Зачем нужны короли?
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».
«Арабская ночь» в картинках
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».
«Тангейзер», акт четвёртый, Сибирь-2015
Колонка Натальи Ласкиной — фактически открытое письмо к коллегам-искусствоведам — о том, почему защищать «Тангейзер» от нападок «православных активистов», митрополита и суда нужно даже тем, кто не любит Вагнера и Кулябина.
