«Север — это государственная забота»

Беседовала Анна Груздева
Фото: Антон Петров

Команда проекта «Сибирь и точка» благодарит Фонд Михаила Прохорова за поддержку наших экспедиций.

Во время декабрьского путешествия по северу красноярского края, «Сибирь и точка» побывала в Норильске и по счастливой случайности попала в гости к местным краеведам, журналистам и издателям Стасу и Ларисе Стрючковым. Их издательство «АПЕКС», первое и единственное в Норильске, выпускает книги о севере, коренных народах Сибири, истории Таймыра. Мы записали одну из наших кухонных бесед с семьёй Стрючковых чтобы показать взгляд северян на полярную территорию и один известный «город, в котором нельзя». 

Известные на Таймыре краеведы и сами являются авторами множества книг об истории Норильска, ежегодно бывают на КРЯККе. Они хорошо знают и любят Норильск, каждое лето путешествуют по просторам Таймыра на квадроциклах, лодках и пешком и искренне переживают за сегодняшнее положение северных городов и их жителей.


География России глазами северянина

Лариса: Что люди имеют ввиду, когда говорят «Зауралье»? Нашу территорию. Для нас-то «Зауралье» — это европейская часть России. Сибирь — это юг, вон там, внизу. А мы действительно на севере живём.

Стас: Сибирь — это, на наш взгляд, место практически курортное. Вот мы к вам ездим на лето сплавляться по рекам, по Казыру, по Абакану. К вам отдыхать хорошо ездить.

Лариса: А жить надо здесь.
Стас: Ну какая у нас Сибирь, ну что вы? Даже в атласе наша территория обозначена как полярная.
Лариса: Для нас Чукотка более понятна, наша территория.

Лариса Стрючкова

Стас: Я писал материал, в котором пытался найти ответ, где находятся границы Сибири (статья в альманахе «Неизвестный Норильск» №12 за 2010 год, отмечена почётной грамотой союза журналистов России — прим. Suburbia) Материал большой, долго его пересказывать. Если брать географически, а это значит по водоразделу, то часть Европы находится в Сибири, часть Китая находится в Сибири. А если брать политически, с точки зрения живущих здесь народов…Дальний Восток никогда не скажет, что он — Сибирь. Чукотка? Ни в коем случае. Якуты? Нет. При этом Иркутск — уже Сибирь, а вот Улан-Удэ, извините, нет. Чем ближе к Уралу, тем больше Сибири. Тюмень, Тобольск, Томск, Новосибирск — центр Сибири. В том, кто себя чувствует сибиряком, а кто не чувствует, получается раздрай.
Лариса: Это отдельное большое исследование, на самом деле.
Стас: Сибирь началась с того, что один из монголо-татарских ханов сильно огрёбся в этих краях от племени, которое называлось «шибири», и с остатками своей орды откочевал к Уралу, обосновал там небольшую станицу. Звали хана Темень, и поскольку он воевал с шибирями, он стал называться Темень Шибирский, вот оттуда всё и пошло. Это одна из версий, откуда происходит название «Сибирь» — мне кажется, наиболее приближенная к правде.
Лариса: У меня как филолога есть предположения (только предположения), что слова «Сибирь» и «север» связаны этимологически. Но этим нужно отдельно заниматься.

Стас Стрючков

Стас: При Сталине граница Сибири шла по морю. Получается, что Сибирь зашкаливала чуть ли ни до Японии. И она всё время, как резина, менялась, поэтому сложно сказать, кто сибиряк, а кто нет. А чётких географических границ нет по той причине, что есть географические объекты, которые имеют границы, а есть географические области, которые не имеют границ.
Лариса: Например, если Сибирь измерять по водоразделам, то граница Сибири идёт по хребту Уральских гор, а граница Европы по восточной «подошве» этих же гор. Получается, весь склон, который формально относится к Европе, находится в Сибири. Но почему-то в Сибири быть западло, а в Европе быть престижно. И в своё время, оказывается, в Екатеринбурге, в 80-е или 90-е годы, были дикие демонстрации, народные волнения, хотели перенести границу Сибири за пределы города, чтобы Екатеринбург оказался европейским. И это сделали. Представляете? Теперь у нас Екатеринбург, Челябинск — европейские, и тут же Тюмень стоит и говорит: «А я — нет».

Мифы о Норильске

Лариса: Я думаю, было много первоначальных причин. Во-первых, советская пропаганда, которая не говорила о реальных вещах, о ГУЛАГе, а говорила, что благодаря советской власти началась жизнь здесь, на севере, хотя на самом деле русские поселения были здесь с конца 15 – начала 16 веков. Потом, во время перестройки вообще одну чернуху гнали и посыпали голову пеплом, а сейчас всё это происходит на фоне столкновения финансовых интересов. Если крупными мазками — то вот такие составляющие.
Стас:  Вы были на КРЯККе в этом году? Тогда вы видели эту безобразную фотовыставку «Норильск. Полярный день». Все помойки, которые у нас есть, были сняты. Разобидевшись, я искал автора фотографий, чтобы поговорить, узнать, откуда заказ, но не нашёл, и, отчаявшись, начал рассказывать людям на выставке: смотрите, снимает помойки, а у него за спиной Октябрьская площадь — шедевр, занявший 2 место на общесоюзном конкурсе в своё время, который является визитной карточкой города. Но художник это не снимает. А значит, это заказ. Хотя Александр Гронский в своём интервью вашему журналу уверяет, что это просто его взгляд на город, причём поэтический. При этом рассказывает, что цены на его любимый напиток, молоко, в Норильске аж 200 рублей. Вы были в нашем универсаме, там целый стеллаж молока разного. От 46 рублей и до 200. Основная масса в пределах 60–66 рублей. Мало кому известно, какими усилиями для коммерсантов удаётся держать такие цены, как на «материке». За 200 там один вид всего, очень козьего продукта, только чтобы у людей был выбор. Так вот Гронский увидел только этот эксклюзивный вид молока. Самый поэтический. Так же и на фото его. «Жемчужину Заполярья» он не разглядел… И так происходит лет 12–15: Норильск шельмуют во всех средствах массовой информации. Когда мы были в Москве на книжной ярмарке non/fiction, к нам подходили люди, знакомились, и сразу начиналось: «А как вы там бедные живёте в Норильске? Там ведь жить-то невозможно!».

У них в голове — этот самый миф о том, что в Норильске живёт несколько тысяч брутальных мужчин, и больше никого. А один мужчина на третий день ярмарки подошёл и, стесняясь, спросил: «А у вас в Норильске дети-то есть?».

Понимаете, что в голове сформировано? И такие гронские помогают это формировать. Это притом, что в 1980-е в Норильске было хорошо, как и в Диксоне, кстати. Сюда попасть можно было только по конкурсу.
Лариса: Я сама, будучи норильчанкой, правдами и неправдами после окончания красноярского университета сюда попадала.
Стас: Вот распределение в Норильском индустриальном институте 1985 года — 100 человек защитивших диплом вместе со мной: 85 из них распределяется в Дивногорск, в Лесосибирск, Красноярск, с квартирами, должностями и зарплатами. А 15 лучших остаётся в Норильске. Это привилегия! И чтобы остаться в Норильске, в число этих 15 попадали всеми способами, какие там красноярски! Это был 85-й год. И всё изменилось по щелчку. А сейчас с помощью СМИ идёт поток негативного восприятия, когда при слове «Норильск» у человека внутри начинает холодеть и появляется страх.

Лариса: Люди у власти не особо понимают, что с городом происходит. Иногда получается, что вроде иногда и заслуженно чернуху про Норильск говорят, потому что у нас, например, до того, как в город не приехал Путин, 20 лет не ремонтировались дома. До смешного. Когда мы приехали в Тобольск, мы говорили: слушайте, какая у вас красота, исторический центр развивается. А они смеются: к нам приехал Владимир Владимирович Путин и сказал, что должен быть красивый туристический центр. То есть у нас ручное управление в государстве. На местах как были губернаторы, которых вешать-не перевешать, так и остаются. Вообще за губернаторство нужно ввести расстрельную статью, срок отбыл — расстрелять (смеётся).
Стас: У Роберта Шекли есть замечательный рассказ про то, как на одной из планет абсолютно все руководящие должности были свободны. Приходи, занимай и правь. И когда наш космонавт долетел до одной из планет и её занял, выяснилось, что каждому правителю, после того, как он занимает должность, на шею вешается браслет с взрывчатым веществом, и работает эта штука следующим образом: каждый, кто недоволен действиями конкретного правителя, приходит и нажимает на кнопку. Когда набирается критическая масса нажатий, браслет взрывается, голова с плеч — следующий!  Вот если бы таким образом у нас формировалась власть, я думаю, что мы многих видных деятелей сегодня не досчитались бы.
Лариса: Особенно на региональном уровне.

Стас: Я думаю, после объединения Таймыра с Красноярским краем стало хуже. Про геополитику я сказать не могу, потому что это игрища великих людей. А если брать изнутри, то нам, как жителям, практически всем кажется одно и то же. Вот наша территория, условно таймырская, живёт отдельно и на ней производится дофига чего интересного. Добывается нефть, газ, плавится металл, работают заводы и всё это стоит диких миллиардов. И налоги от всего этого (опять же, сильно условно) остаются на территории, за счёт которых она и развивается. И при умелом управлении развитие это идёт как? Да зашибись оно идёт. А потом вдруг к этой нашей маленькой вкусненькой вотчине приплюсовывают вот такой огромный балласт в виде сельскохозяйственного Красноярского края, где налоги другие, благосостояние другое, и мы вдруг резко начинаем здесь беднеть, потому что мы теперь платим во весь край, а как он там распределит…
Лариса: Распределили так, что у нас 20 лет не было ремонтов домов. А это недопустимо. У нас разогнали мерзлотную службу, которая следила за фундаментом, и полгорода разрушилось. Большие мыслители решили, а нафига нам содержать мерзлотников? Сократить!

Стас: Всё, что построено в Норильске, придумано здесь же впервые в мире. Этим потом воспользовались все: от Воркуты и Якутска до Сотбери и всех остальных городов на Аляске и в Канаде. Потому что никто не умел строить на вечной мерзлоте. Придумано здесь и благополучно существует тоже здесь. А как это происходило? Выяснилось буквально на второй год строительства Норильска, что мерзлота коварна: она имеет отрицательную устойчивость. Если мы ставим карандаш и он падает  —  это нулевая, а если мы ставим карандаш, а он как бы проседает (всасывается) —  это отрицательная устойчивость.

Вот каждое лето: растаял фундамент — дом разрушился. Это был бич божий. Поэтому и старый город у нас назывался в документах «аварийный посёлок».

И вот когда пришла идея взять вечную мерзлоту в союзники, использовать её как скальное основание, то сделали следующее: пробурили дырку метров 20, не меньше, туда опустили сваю такой же длины, а потом залили так называемый шлам — грязь на водной основе, которая схватила сваю намертво. И на такое свайное поле можно ставить всё, что угодно, и эта свая может стоять вечно, в том случае, если расстояние между домом и землёй есть продуваемое подполье. Но за каждым из подполий нужно следить, потому что если оно начнёт растепливаться, дом грохнется, другого варианта нет. А растепливаться оно начнёт потому, что наши сантехники, приехавшие из тёплых стран, таких тонкостей не знают. Поэтому когда дом начинает замерзать, чё-то с батареями происходит, вентелёк раз — и на грунт. Вода пробежала, стало теплее — закрыли, а то, что при этом две сваи просело — по барабану. И вот таким образом, когда уехали мерзлотники, у нас полгорода стало щербатым, дома просто повалились. У нас только в этом году опомнились, когда главный мерзлотник кричал криком по телевизору: что вы делаете, город потеряем! Спохватились, восстановили.

Лариса: На этой же основе рассказывают сказки о том, как на севере жить нельзя и как у нас всё валится. Неправда. На севере нельзя жить и не следить за вечной мерзлотой. Вот и мифология.
Стас: Я считаю, что никакой мифологии по поводу Норильска в самом Норильске нет, она создаётся там где-то. В своё время это была жемчужина заполярья, город, в котором хотелось жить, лозунги, конкурсный набор, золотой период. Мифология была одна. И клиника полярной медицины на полном серьёзе доказательно рассказывала о том, что в Норильске жить полезно для здоровья. Диссертации были написаны. А сейчас обратная ситуация: где-то поступила установка шельмования Норильска и всего, что с этим связано, и здесь резко стало загазованно, резко стало холодно (с чего бы?), вредно для здоровья, Норильск сразу стал грязный, неуютный.
Лариса: Нет, ну грязный и неуютный он действительно стал, его запустили.

Что южанину хорошо…

Стас: Почему никто не говорит, что качество жизни в Норильске настолько высоко, что мы, приезжая в Питер, не можем там прижиться? Говорят, что жить у нас некомфортно. Комфортно. Вот сейчас я сижу дома, через 12 минут я в аптеке, через 20 минут медленно пешком я на работе. За день я могу по городу сделать порядка 7–8 разных дел, на такси, на автобусе или пешком, но успею сделать. Вы в Красноярске до работы едете в лучшем случае час, если нет пробок, разъездных дел вы сделаете 2–3, если повезёт. Медицинское обслуживание у нас принципиально другое и до сих пор бесплатное. Всё это вкупе называется качеством жизни. Эти часы, которые вы и наши дети в Питере проводят в пробках, мы проводим у телевизора и у книг, и через какое-то время образуется эта интеллектуальная брешь, когда ты разговариваешь с человеком, а он, оказывается, отстаёт. Не потому, что он дурак, у него времени просто нет ни на что.
Лариса: Мы, коренные, здесь умеем и любим жить, нам комфортно. Поэтому нужно холить и лелеять коренное население. Что делает государство? Оно поступает как плохой топ-менеджер. Ему трудно содержать социалку: детские сады, пенсионеры и так далее. Но если от детей он не может избавиться, потому что хороший специалист должен иметь семью — и соответственно детей придётся содержать, то от пенсионеров можно избавиться, хотя бы эту социальную нагрузку с себя скинуть. И что делает плохой топ-менеджер? Говорит о том, как здесь вредно жить. Как надо срочно доработать и уехать на пенсию на материк.

Стас: И человек в Норильске имеет в подкорке «доработаю, доучу, дождусь пенсии, до-, до-, до-… и уеду».
Лариса: В результате все коренные дети, которые выросли и могли здесь жить плодотворно, начинают уезжать. У нас со старшей дочерью так было. А потом государство говорит: ёлки-палки, а где же наша молодёжь? И начинает молодёжь по новой приглашать, проводить профориентацию. Но это уже было, ребята. Пока люди молодые, они везде смогут адаптироваться, и на юге, и на севере.

Но зачем изобретать велосипед, когда северянину комфортно на севере, а южанину на юге? Создайте условия, чтобы люди не бежали.

Стас: У нас есть такое понятие, как «места с более благоприятным климатом». Мы много ездим по миру, по России, и я всё время пытаюсь понять, а где находятся эти диковинные места? Пожалуй, в Финляндии, в Мурманске. Там зимой ниже -15 не бывает, летом выше 25 не поднимается. Но когда люди говорят «как вы здесь живете?», я им говорю, что суммарно мы можем провести 20 минут на улице зимой по дороге от работы до дома, а всё остальное время мы сидим в тёплых и комфортных помещениях. Всё рядом. А в Красноярске или в Питере что происходит? Там пространство вне дома гораздо опаснее, чем в Норильске.
Лариса: Благоприятный климат вообще очень относительное понятие. Для бушмена, который живёт в Калахари, какой климат благоприятный? Попробуйте-ка его привезти в среднюю полосу России, да он умрёт там на второй год от холода. Привезите нашего нганасанина на берег Чёрного моря, что он вам скажет? «Да вы с ума сошли что ли?» Не нужно сюда, на север, зазывать южанина. Мы с удовольствием оставим здесь детей, создайте только условия для обучения.
Стас: Север — это государственная забота. Мне некомфортно на юге, меня тоже нельзя туда заселять. Люди, прожившие здесь всю жизнь, уезжают на пенсию на юг, а через 2–3 года у них на материке случается инсульт. Но об это молчат, потому что если об этом говорить громко, то у государства начнётся проблема с социалкой, от которой оно хочет избавиться. Если кто-то искренне хочет переехать — это другой вопрос. Но не нужно искусственно создавать страшилки.
Лариса: К тому же здесь нужно растить специалистов. Вахтовым методом их не взрастить.

История человека на севере

Лариса: В СССР говорили, что до советского строя здесь было «белое безмолвие». Но это не так.
Стас: Возьмём атлас азиатской части Сибири 1914 года, дореволюционный. Откроем его на Таймыре и с офигенным удивлением обнаружим, что весь Таймыр просто усыпан чёрными точками по берегам рек и озёр, обозначающим разные станки, селения, городища и тому подобное. Их раз в 50 больше, чем сейчас. Сейчас Норильск, Дудинка, Усть-Авам — по пальцам. А тогда их было сотни полторы–две.
Лариса: Я могу объяснить разницу менталитета дудинчанина и норильчанина, которая до сих пор осталась. Дудинчанин как бы больше на земле, а норильчанин больше временщик. Дело в том, что Норильск вырос не на месте станка норильский, который в12 километрах отсюда и первое упоминание которого было в 1742 году у Харитона Лаптева. А Дудинка выросла прямо на месте станка Дудинский, то есть там люди жили поколениями лет 400. А мы вроде как в 1939 году только официально стали рабочим посёлком. Хотя сейчас политика «все мы рано или поздно уедем отсюда» тоже делает своё дело.
Стас: В Дудинке разговоров «доработаю-доучусь-уеду» гораздо меньше. А здесь они начинались с зэков «отсижу-уеду», продолжились комсомольским десантом «щас бабла заколочу и уеду». Люди из этого десанта, кстати, остались, вырастили внуков, а потом вспомнили, что хотели уехать, уехали — и умерли. Зачем сидели на чемоданах 30 лет? Страшная трагедия совершенно.
Лариса: Такое отношение к северу — государственное преступление.

Стас: И люди живут мечтой о каком-то светлом будущем где-то там. Под Тверью строят дом для старости, поэтому каждое лето едут не в Таиланд, а в Тверь и как дятел колотят свои гвозди. И вот наконец-то отстраивают домик, подходит выслуга, пенсия, и вот они с мешком денег, которые девальвируются завтра, ускакали в Тверь жить. А там что? Новые друзья, которых не знаешь, новая погода, к которой не привык, новые отношения, которые нужно выстраивать. А самое главное, что там новые болячки, которые негде лечить.
Лариса: Освоение вот этого промышленного куска в советское время стало возможным только потому, что здесь уже была развитая жизнь. Ведь первым геологам, строителям помогали не только местные, коренные, помогали и русские промысловики. Бегичев был местным русским промысловиком, он здесь жил. Да, он родом из Астрахани, но он приехал на север и здесь пустил корни. И даже та же великая северная экспедиция того же Харитона Лаптева тоже была возможна благодаря тому, что здесь жили люди. Надо было ведь набирать ездовых оленей, пропитание. Поморы очень рано освоили эти земли. Можно на севере жить. Больше мифов.

2 комментариев к статьеДобавить
  1. Здравствуйте дорогие северяне Лариса и Стас!!Полностью с Вами согласен-жить надо там ,где свою молодость потратил на созидание.Я с товарищами построил наш город Лангепас Ханты-мансийского округа и нефтедобычу-ЛУКойл называется.Многие пенсионеры уезжают в другие регионы,где их никто не ждет и укорачивают свою жизнь.Наш город -красавец-уютный,бассейны,стадионы и другие спортивные залы-все есть для нас,пенсионеров и молодежи.В нашем Доме Культуры такие концерты ставят-закачаешься.Наш город-50 тысяч населения и в нем жить комфортно и удобно.Но вот глупая психология людей-там лучше на пенсии жить,где тепло.Я считаю это предательством самого себя-никто нигде пенсионеров не ждет.

  2. Привет, Стас и Лариса! Всё вы правильно рассказали. Норильск — лучший город на Земле!

Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2023 Все права защищены

.