Текст: Яна Колесинская
Фото: Игорь Игнатов
Евгений Базаров — Виталий Гудков
В театре «Красный факел» состоялась премьера спектакля «Отцы и сыновья» по мотивам романа Ивана Тургенева. Дуэль главных героев закончилась ничем, а путь привёл в никуда. Таковы законы жизни, и не в нашей власти распорядиться ею.
Действо ещё не началось, а мы уже знаем, как надобно читать классику. Павел Поляков в роли слуги по имени Пётр, как сказано в программке, а по сути — шута горохового, встаёт перед микрофоном и произносит текст Тургенева с хорошо поставленной, безупречной классической интонацией. Он снижает величественный пафос тончайшей иронией в духе Ширвиндта, а его боевой товарищ Георгий Болонев, вернее, петькин прихвостень Мишка, вертится под ногами, лезет со своими дурацкими репликами, пересмешничает, всячески мешает осуществлять торжественную декламацию.
Михаил — Георгий Болонев, Пётр — Павел Поляков
Эти двое — один с радугой в волосах, другой с бирюзой в ухе — творят на сцене полный беспредел, вызывая гомерический хохот зала. Глумятся над классиком, выворачивают наизнанку его казавшиеся неприметными словечки, издевательски цитируют глубокоуважаемых персонажей, ничего незначащий диалог про дуэль превращают в капустник. В таком духе Александр Баргман и поставил пьесу Брайена Фрила «Отцы и сыновья» по мотивам хрестоматийного романа.
Там, где искромётное шоу с огромной раскачивающейся люстрой уступает мелодраме и многозначительности, накал истории снижается. Начинает отдавать замшелыми подмостками с их псевдопиететом к классическим традициям. А может быть, таким образом, давая нам возможность сравнить старое и новое, создатели спектакля настаивают на своём праве поступать с классикой далеко не в угоду обывателям. На малой сцене «Красного факела» уже идёт тургеневский «Нахлебник», но прочитан он куда менее радикально.
Нельзя же, в самом деле, принимать всерьёз пространные речи Базарова о мироустройстве, в котором он ничего не понимает. Виталий Гудков смотрит на своего персонажа и с сочувствием, и с иронией, размышляя о силе его характера и о слабости перед реальностью. Свой приезд в поместье университетского друга Аркадия позёр и циник обставляет как театрализованное представление: фрак, перчатки, трость, тёмные очки. Сразу принимается деловито расставлять свои колбы-мензурки с лягушками, имитируя научную деятельность и демонстративно игнорируя сплошные удовольствия в виде лета с мороженым, хересом, барышнями. Однако приударить за прекрасным полом он тоже не промах, благо обстановка располагает.
Дамы и мадмуазели сплошь в кринолинах, каких мы, пожалуй, на факельской сцене отродясь не видывали. Аркадий перманентно оттачивает своё ораторское искусство, вскакивая то на стульчик, то на воображаемые подмостки. Со щенячьим восторгом персонаж Михаила Селезнёва проповедует нигилизм, который для него всего-навсего развлечение. С таким же восторгом кидается и к отцу с воплем «папаша!», и к дядюшке, слегка смущённом его порывом. Этот законченный оптимист с необременительным для себя и окружающих «грузом романтической белиберды» на ура принимает всё и всех, щедро расплескивает свою неисчерпаемую энергию, осваивая облегченный и неутомительный способ жизни.
Если человек устроен сложнее, то он обречён. Теории Базарова разбиваются вдребезги при первом же серьёзном столкновении с реальностью. Его трагедия в том, что он сам себя опроверг. Любовь обрушилась на Базарова, подмяла, лишила опоры. Он мечется, безумствует, не владеет собой. Бьёт себя по щекам, бьётся о стену. Бросает стулья, предметы, вещи. Хватает Анну Сергеевну (Дарья Емельянова) за руки, обрушивает на неё свою страсть, выводит из состояния равновесия, обращает её в спасительное бегство.
А ведь говорил же:
— Я не верю в любовь. У меня иммунитет.
Впрочем, случается, что человек, израненный любовью, проходит свой путь до конца. Владимир Лемешонок видит своего дядю Пашу как alter ego Базарова, но он сумел «вырулить», приняв безжалостные обстоятельства за данность. Глубоко внутрь запрятав всё настоящее. Выбрав некую эффектную форму существования. Этот «портновский манекен» с чрезмерно прямой осанкой, павлин во всей красе своего оперенья преподносит себя как сверхзначительную вип-персону. Присаживаясь на стул, многозначительно откидывает фалды. Заказывает себе какао так, будто ничего важнее не бывает. Петька с Мишкой, два неутомимых клоуна, с упоением копируют и позу, и интонацию. А выходя из полосы театрального освещения, бесконечно одинокий человек долго всматривается куда-то вдаль, в которой проступают очертания другой — гармоничной и радостной — жизни.
В той жизни девушки сбрасывают кринолины и налегке носятся за своими молодыми людьми, обливая их водой из ведра и хохоча. В той жизни Базаров непринужденно болтает с Анной Сергеевной, и рядом с ним всем легко и весело. В той жизни случаются простые безобидные удовольствия, не чреватые последствиями. И можно быть самим собой, и не расплачиваться за любовь столь дорогой ценой. Но чем дальше живёшь, тем отчетливее понимаешь, что мечта недостижима, а путь ведёт в никуда.
— Мы все хотим верить в возможность великой любви. А когда оказываемся не в состоянии её достичь — потому что она недосягаема — начинаем растрачивать свои силы в погоне за суррогатами, — печально скажет мечтатель дядя Паша Анне Сергеевне, упаковавшей себя в пожизненный траур. Это истина, с которой надо смириться — и влачить жизнь дальше. Если хватит на это сил…
Но жизнь-то продолжается! Ирония ещё и в том, что сердце успокоилось свадьбой. Вернее, свадьбами. Фенечка (Валерия Кручинина), девушка, ради которой стоило затевать дуэль, наделённая и чувством юмора, и чувством собственного достоинства, на поверку оказалась пустой, как пробка. Она даже мечтать не смела выйти замуж. А выйдя и в официальном статусе хозяйки достигнув предела своих чаяний, на наших глазах остервенела, как Наташа в «Трёх сестрах». Катя (Линда Ахметзянова), взявшая Аркадия в оборот, ушла от неё недалеко. Вот и вся любовь.
А дядя Паша, главный герой этой горькой истории, будет лихо танцевать польку. Как в том анекдоте — выплакав все слезы, люди, когда доходят до предела отчаяния, начинают смеяться.
