Ярослава Пулинович: «Я не знаю, что такое зрелый автор»

Текст, фото: Татьяна Ломакина

Рассказывая о Ярославе Пулинович, теперь всё реже упоминают о том, что она ученица великого и ужасного Николая Коляды, но всё чаще — что она самый востребованный российский драматург. Урождённая омичка Пулинович впервые приехала в Новосибирск в рамках Х Рождественского фестиваля искусств, где прочла свою пьесу «Бесконечный апрель». В мае, на фестивале «Ново-Сибирский транзит» можно будет увидеть спектакль-кабаре «Очи чёрные», который в Курганском театре драмы поставили по инсценировке повести Куприна «Яма», написанной Ярославой Пулинович. Мы поговорили с драматургом о заработках, «чернухе», общественной морали и человечности.


— Современное искусство, прежде всего — театр и кино, постоянно упрекают в «чернухе». И ваши тексты в том числе. Считается же, что вы самый востребованный автор русскоязычной сцены, а у вас там вечно кто-то гибнет, изощряется с силиконовыми женщинами, девочка-подросток убивает соперницу и так далее. Значит, людям всё-таки нужна эта «чернуха»?

— Мне кажется, люди, которые говорят, что современная драматургия — это в основном «чернуха», не читали современных пьес и не ходят в театр. Ну да, есть некоторые темы. Но, во-первых, если мужик любит силиконовую куклу — это же образ некий. В этом нет ничего такого. А то, что четырнадцатилетняя девочка убивает, так тогда и Достоевский — чернуха, и Лев Толстой — чернуха. Я сама против трэша, который делается ради трэша. Потому что если в этом нет какой-то цели, нет любви, то и зачем тогда всё это? В связи с именем Васи Сигарева не раз возникал этот термин. Но пьесы Васи Сигарева, они же про любовь. Тот же фильм «Волчок» — он же о любви ребёнка к матери. Ну какая там «чернуха»? Наша жизнь, наверное, она такая.

— Может, о «чернухе» начинают говорить, когда недостаточно лирики?

— Я думаю, что это такой штамп отчасти. А отчасти — недостаток вкуса. Потому что сразу хочется спросить: а что такое «светлуха»? Я изначально настороженно отношусь к людям, которые делят на чёрное грязное и светлое чистое. Потому что так не бывает.

Я не знаю, наверное, ни одного произведения в русской литературе, за исключением, пожалуй, нескольких вещей Пушкина, которые были бы абсолютно светлые по форме. А светлые вещи — это что? Зайчики, лисички?

Жизнь гораздо многограннее, сложнее и цветистее. Мне кажется, те, кто ставит штампы, просто не хотят в этом разбираться, что ли.

— А может, пришло время, написать комедию?

— У меня сейчас, наверное, нет такой потребности. Может, и напишу. Не знаю. У меня же есть и сказки, которые в театрах идут, они вполне себе весёлые. Люди же на самом деле не так много ходят в театр и читают современных пьес, но заражены штампом про «чернуху». Мне кажется, к хорошей драматургии, а сейчас идёт целая волна современной драматургии, не применимо какое-то такое понятие. Тогда и Петрушевская — «чернуха», если уж на то пошло. А Петрушевская — гениальный совершенно автор. Если и есть гений среди наших современников, то это Людмила Петрушевская.

— В одном вашем интервью я вычитала странное. Вы говорили, что театр — дело исключительно серьёзное, а за развлечениями, пожалуйста, в другое место. Но почему? Ведь у театра корни совсем другие.

— Может, журналист так скомпилировал, может, я так сказала по следам какой-то лаборатории. На самом же деле театр очень разный. Никто не спорит, что [Рэй] Куни тоже нужен. Но в театре сейчас такая ситуация, что зрители хотят только развлечений. Очень часто, когда показывают что-то серьёзнее Куни, зрители начинают говорить, что как же так, мы пришли развлекаться, смеяться…

Современная драматургия — это разговор со зрителем, разговор о сегодняшнем дне, о серьёзном. Разговор, который нужно осмысливать. Она не создана развлекать.

Развлекать — это антреприза, отдельный жанр. При этом я не говорю, что вся современная драматургия — это драма, драма, драма. Есть и смешные пьесы. Просто здесь нужно включаться, сопереживать и думать.

— Ну вот в 18 лет вы вошли со своим текстом в шорт-лист фестиваля «Евразия», в 19 вышли в финал «Дебюта», в 23 — первая экранизация. Надо же, говорили, какая молоденькая, какая способная, умница. У нас же считается, что молодой автор это до 25 лет. А потом уже всё — зрелый автор? Вам нынче 26. Что-то поменялось в отношении критики, пишущей братии?

— А я никогда не вступала ни в какие взаимоотношения с критикой, я просто не знаю этого. Всё это просто вне поля моего интереса. Я не знаю, что такое «зрелый автор». Мне кажется, автор всегда какой-то юный, начинающий, именно потому, что он ищет всё время, ищет тему, ему интересна жизнь. А «зрелый автор» мне почему-то всегда представляется человеком, который уж такой мастер, мол, я сейчас вот эту темку возьму, быстренько распишу и возьмусь за другое. Я понимаю, что это, наверное, не так, но мне просто не нравится этот термин «зрелый автор». Когда ты начинаешь новую пьесу, ты всегда молодой, всегда начинающий.

— А как вообще драматургия становится профессией? У нас же профессия — это то, чем человек деньги зарабатывает. Так как зарабатывает современный драматург? Насколько это удаётся в современной России?

— Я зарабатываю своими пьесами. Это сложно. Вообще часть драматургов, и я в том числе, помимо своих пьес пишут инсценировки для театров. То есть адаптируют классику к сценическому театральному пространству. У меня это примерно половина дохода и занятости. Мне это интересно. Одно время я пыталась работать на сериалах, но быстро поняла, что это совершенно не моё. Я очень плохо работаю в команде, хотя я не имею ничего против работы в сериалах. Для меня это не «фи», просто я поняла, что это не моё, мне сложно работать в соавторстве.

Так получилось, что сначала предложил один театр, потом другой, и так я стала вливаться в профессию театрального инсценировщика. Сейчас я работаю с разными театрами, которые помимо того, что ставят мои пьесы, заказывают у меня инсценировки. Мне интересно работать с классикой. Не всегда у меня это получается, не всегда получается большой диалог: где-то ты правишь классика, где-то правят тебя, когда ты понимаешь, что не можешь идти вразрез. Сложная работа.

Часть драматургов уходит работать всё-таки в сериалы. В этом нет ничего плохого. Это обычное ремесло. Люди пишут, у людей семьи.

Если человек этим занимается, что называется, профессионально — зарабатывает этим деньги, — то выбор небольшой: сериалы, сдельная работа в театре, на ТВ ещё пишут. Но это, в общем, то же самое. Наверное, даже сложнее в плане суеты, мороки. Ну и киносценарии.

— Ещё же вы в кино снялись — «Небесные жёны луговых мари». Вы там задействованы совсем немного, но зато «умираете». Откуда вы узнали, как надо «умирать»?

— Это ж не театр, а кино. Всё проще. Сорок человек на площадке, свет, стоят камеры, надо лежать смирно и умирать. Тем более у меня там не такая уж большая роль, я ничего особенно не проигрывала. Ну то есть свет вокруг, оператор над тобой навис, лежишь себе и умираешь. Никакой рефлексии.

Мне очень понравилась сцена, когда мы с молодым человеком качаемся на качели, и он меня целует. Снимали под Йошкар-Олой. Было дико холодно, мы играли весну, я стояла в таком огромном пуховике толстом — специальные такие для кино куртки, а машина с актёром опаздывала. Все дико волновались, а машина всё не ехала и не ехала, солнце уже садится. И вот подъезжает эта машина, выходит актёр. Мы даже не успеваем познакомиться, кричат: «Всё снимаем с первого дубля! Камера. Мотор. Снято!» Это игралось на таком драйве, потому что ты же понимаешь, что нужно сыграть с первого раза — есть только один дубль. Раз, два, три, и актёр сел в машину, его повезли обратно в Йошкар-Олу.

«Новосибирск — отличный город, большой, красивый. Замечательные театры. (…) Прекрасные работники Скорой помощи», — написала Пулинович на своей страничке «ВКонтакте» о визите в Новосибирск.
— Вот у вас есть свой сайт, где есть раздел «Блог», а в нём ничего нет. Ни строчки. И вообще нет нигде блога. Что так?

— Сайт мне делал папа. А поскольку он в первый раз делал сайт сам, никто его не учил, он разобрался сам во всех этих приспособлениях. Видимо, там была такая функция «блог», и он её не убрал. Я не люблю, честно говоря, блоги, твиттер. Я пользуюсь только «контактом».

Блог — это искреннее желание делиться чем-то с людьми: своим настроением, своими мыслями. У меня нет желания делиться каждый день чем-то с людьми.

Если я хочу поделиться или меня что-то рассмешило, я это в «контакт» вывожу. А так, это же нужно вести переписку, отвечать на комментарии. Хотя есть очень интересные блоги, которые я люблю читать, и мне кажется, что их авторы нашли своё.

— Эпохи сменяют друга друга, мысль человеческая не стоит на месте, гуманизм вроде бы у нас, толерантность и прочее. Стали ли люди от этого добрее? Или поменялся только способ рассуждать об этом? Судя по вашим текстам, добрее они точно не стали.

— Ну не правда, у меня такие добрые герои. Мне кажется, всегда были люди добрые, милосердные. Другое дело, что у нас общество стало очень агрессивное сейчас. Это так чувствуется. Но есть общее, массовая тенденция, а есть частный случай. Вот частных случаев личной доброты и милосердия много, просто это, к сожалению, не переходит в массовость. У нас общество всё равно очень тяжёлое, очень озлобленное. Потому что жить у нас тяжело людям.

Весь опыт последних там ста лет основывался на унижении. На унижении ближнего своего. Советский союз и так далее. Это всё въевшееся, как старая грязь, хамство, неуважение.

Люди не уважают себя в первую очередь. Когда человек не уважает сам себя, он не уважает и окружающих. Это очень частая картинка в России. Потому что общественная мораль давит. Иногда я наталкиваюсь на совершенно чудовищные случаи отношения людей друг к другу. Я как-то читала статью про семью, где десять детей, и, естественно, им очень тяжело жить. И большинство комментаторов высказывались в духе, что, мол, сами виноваты, зачем они нарожали столько? Это совершенно убийственная для общества мораль. Когда каждый сам за себя. Люди не верят в государство и сами себя не чувствуют обществом. Они чувствуют этих десятерых детей как нечто чуждое, отдельное, нечто, что висит над ними, нечто, что им придётся кормить. Балласт. Но это наши граждане, это мы все на самом деле. Пафосно говорить, что это наши дети. Ну, конечно, это не наши дети. Но это наши сограждане. Если уж в каком-то христианском смысле говорить, это наши братья.

— Вообще что такое человечность? Это когда человек такая зверюга, что становиться человечнее значит всё больше проявлять свою истинную хищную природу? Или же всё, как учил Христос?

— Человек, конечно, слаб. Я на самом деле не знаю, какой бы была я, например, на месте тех людей. Но есть очень много историй про то, как люди оставались людьми и в ГУЛаге, и в Освенциме. Чем могли, помогали друг другу. И очень важно, что были люди, которые не теряли своего достоинства даже в таких страшных условиях. Они знали, что самое большое и главное у них есть, это чувство собственного достоинства. Не путать с гордыней. Именно как ощущение себя человеком, тварью божией, образом и подобием. Они понимали, что даже смерть не так страшна, как потеря чувства собственного достоинства. Именно поэтому они помогали, старались просвещать как-то людей, которые рядом. Такие люди были всегда и во все времена. Наверное, это и есть основа человечества.

Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2019 Все права защищены

.