Текст: Мария Фугенфирова
Фото: Александра Попова
Кемеровский театр «Ложа», созданный в 1991 году Евгением Гришковцом, приехал в Новосибирск с тремя спектаклями, в основе которых — советские плакаты, «Маленькие трагедии», рассказы Эдгара По и жизнь шахтеров. Художественный руководитель «Ложи» Сергей Наседкин рассказал корреспонденту Siburbia о том, что такое счастье и почему надо быть или не быть Гамлетом.
Сергей Наседкин
— Сергей, кто из труппы театра «Ложа» приехал в Новосибирск?
— Сегодня здесь три человека из старого состава, который собрал еще Гришковец в 1991 году: я, Евгений Сытый и Александр Белкин; молодой состав — это студенты и «постстуденты» нашего технического университета. Мы с Женей просто работаем в студенческом театре, а остальные люди приходят, когда заканчивают основную работу на других специальностях. Вы знаете, мы же не настоящие артисты, в том смысле, что никто из нас не имеет профессионального театрального образования.
— Когда ушел Гришковец, вас называли театром, существующим по инерции. С тех пор прошло больше десяти лет. За это время свое «лицо» появилось?
— Когда Женя ушел, мы не считали себя брошенными, просто он был отцом-основателем, все творческие импульсы, по сути, принадлежали ему, он отвечал за все. Год мы были просто репертуарным театром. Потом съездили на симпозиум по «вербатиму», документальной драматургии. Получили хороший импульс — сделали по этой технологии самый знаменитый свой спектакль «Угольный бассейн», как-то дальше пошло хорошо. Мы, кстати, не пишем слов — не драматурги же. Все слова, что произносим, — наши родные. Свои слова невозможно забыть, можно переставить, переделать немного, но мы не повторяемся никогда. В процессе создания спектакля просто разговариваем на какую-то тему, так получается сюжетную линию вырисовывать.
— Коллективно импровизировать у вас получается здорово. А каково столько лет творить в одной команде? Нет желания заняться собственным творчеством?
— Сложно сформулировать, что нас заставляет оставаться вместе. Конечно, это не из-за денег. Подтягивают нас в Москву с Сытым, а пока квартира маленькая, в Кемерове многие знают только потому, что долго там живем… Знаете, что такое счастье? Это когда вечером хочется идти домой, а утром на работу. Так вот, мне хочется ходить на работу. Не то чтобы я больше ничего не умею, просто не хочу больше ничем заниматься другим. Говорят еще, что это профессия выбирает тебя. Как-то вот так получилось и всё. С 1991 года так уже много вложено всего, что не хочется бросать. Мы же сами построили «Ложу».
— В Новосибирске вы выступаете три дня подряд — с совершенно разными спектаклями. Сложно так перестраиваться?
— Первый раз у нас такая большая гастроль, поэтому еще не знаем, в каком физическом состоянии мы из нее выйдем, мы же с Женей [Сытым] только что со съемок из Москвы. Заехали в театр, взяли сумки и на машине нашего светооператора приехали в Новосибирск. Плотный график, конечно. Но мы опытные в этом отношении. Умеем перестраиваться. Сложность больше техническая, особенно с «Угольным бассейном». А то, что мы сыграем – я уверен в этом. Но не факт, что скажем сегодня то, что говорили в прошлый раз. Элемент импровизации все равно присутствует, совместно со «скелетом», крючочками, за которые мы цепляемся.
Мы любим выступать в Новосибирске, у вас своя публика. Не очень много театров, но по сравнению с Кемерово — много, и публика подготовленная. В Кемерове не очень много людей приходит на спектакли. Сознание сейчас у людей клиповое: развлекайте меня, почаще меняйте картинку и поскорее дайте узнать, чем закончится.
— Что касается использования техники «вербатим»: у вас в «Угольном бассейне» текст проходит хоть какую-то авторскую обработку или вы соблюдаете точность и достоверно следуете сказанному?
— Раскрою вам секрет. Мы же первыми сделали спектакль по технологии «вербатим» в России, англичане подали идею. Отличие в том, что англичане скрупулезно соблюдают даже запятые и все «эээ», а режиссерская работа неважная. А мы «обтеплили», у нас рассказанные истории — это основа только. Англичане же экстремалы, любят про гомосексуалистов или наркоманов смотреть. А мы им привезли… истории шахтеров, брутальных мужиков. Когда мы с ними [шахтерами] общались, с удивлением обнаруживали, что понимаем друг друга, нет никакого сленга. Не будем же повторять их речь слово в слово. Англичан немного обманули, но и им приятно, и нам хорошо.
— Некоторые артисты рассказывают о том, как отличается публика в различных странах и городах…
— Да, нас пугали сами же англичане, мол, вы не огорчайтесь, если особого «хахаха» не будет. Они же все чопорные, у них свой юмор, английский. Ничего подобного: все смеялись. Был построчный перевод, девушка им через наушники переводила. Забавная штука была на втором спектакле для русскоязычных, когда было две волны смеха — сначала русские смеялись, а потом, когда она дощебечет, — они; а мы в это время уже о другом, серьезном. Нормальные англичане, смеются.
В Австрии были с другим спектаклем, там случилась забавно-трагическая история. Одному нашему актеру, который играл Супермена, попала в глаз маленькая частичка от металлической стружки. Могло все плохо закончиться, но его вовремя отвезли, достали песчинку, повесили тряпочку а-ля Кутузов. Все политкорректные, зааплодировали: какой русский артист — играет, превозмогая боль!
— Авдотья Смирнова назвала театр «Ложа» новым европейским театром. Что значит современное театральное искусство, в вашем понимании?
— Современный европейский театр… Я даже не знаю, что такое современное искусство. Оно либо своевременно, либо нет. Вот сколько можно ставить, прости господи, «Ромео и Джульетту» или «Гамлета». Кто его сыграет лучше после Высоцкого или Смоктуновского? А ведь все мечтают — «кабы мне быть Гамлетом»… А я не хочу. Шекспир сродни Гришковцу, он в свое время собрал актеришек, которые колесили по Англии, построил домик, который обозвал «Глобусом». Сам писал — сам ставил. Вот это было своевременно. А сейчас чем более непонятно, тем более современно? Задача — напустить туману? Сделать умное лицо, а на самом деле за этим ничего не стоит, кроме «ах, какой я сложный и современный».
Главное — нужно делать свою работу хорошо, чтобы за нее было не стыдно. Осуждают, например, Караченцова: ай-яй-яй, какой хороший актер, а снимается в плохом кино. Это же ремесло, он выучился на хорошего актера. Что, сидеть прямо и ждать Тарковского? Не разгружать же вагоны, как мы в молодости. Хорошо сделал дело, и за него не стыдно. Спектакли бывают не современные и несовременные, не коммерческие или высокоинтеллектуальные, а хорошие и плохие. Не стоит делать серьезное лицо, когда не надо.
