Любви нет, что же делать

Текст: Рита Логинова
Фото: Фрол Подлесный

«Три сестры» Тимофея Кулябина в «Красном факеле» оказались, как он и предупреждал, не интерпретационным театром, а спектаклем деликатно и до запятой следующим за Чеховым и свободным от общего места, в котором «никто никого не слышит». Зритель здесь тоже хорошо слышит, правда, преимущественно, голоса в своей голове.

Сложно, говорит Кулябин, ставить пьесу, находясь в зоне постоянной цитаты: если до тебя её выводили на сцену сотни раз сотни бесконечно талантливых или бездарных режиссёров — что остаётся тебе как творцу, кроме формальных отличительных штучек? Тем не менее, его приём — изъять из постановки звучащую речь и заменить её жестовым языком — обнажил совершенно вневременную значительность «Трёх сестёр» и их глубину, которую артисты смогли наполнить хлёстким смыслом, считывающимся только сегодня, но равно и вечным.

Четыре части спектакля — это фактически четыре разных жанра: от семейной комедии до драмы, переходящей в саспенс (о чём театр заранее предупреждает публику в отлично сделанной полиграфии). Первая даёт нам картинку многолюдной, шумной, полной суетливого домашнего уюта квартиры; в последней от неё не остаётся и следа.

Краснофакельское воплощение канонического текста, «библии драматического театра», хорошо известное поворотами сюжета, в данном случае просто невероятно интересно смотреть и даже гадать, чем же всё закончится.

Как и в «Онегине», которого Кулябин из священной коровы превратил в очень болезненную историю про нас сегодняшних и от которого глаз не оторвать не столько из-за визуального решения, сколько из-за увлекательного хода всем известных событий, так и в «Трёх сестрах» нет места театральной обыденности, обычности, расслабленности и скуке. Говорю с полной ответственностью — как человек, балансировавший четыре часа на грани нервного срыва и видевший соседей по ряду, забывающих моргать.

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Постоянный партнёр Кулябина по сценографии, художник Олег Головко, сделал дом Прозоровых абсолютно прозрачным, проницаемым не только для невооружённого глаза, но и для не менее безоружного сердца. Зритель видит всё происходящее в четырёх спальнях и одной гостиной и чувствует тоже всё сразу: и усталость Ольги от жизни, и презрение Маши к мужу, и отчаянье Ирины от нелюбви, к которым густо примешаны смятённые чувства остальных обитателей этого обречённого места.

Ирина Кривонос играет старшую сестру Ольгу. Ей, оставшейся за главную в семье и в гимназии, совершенно некогда устраивать свою жизнь: она печётся о сёстрах и гимназистках и думает, что знает, как им лучше жить (хотя, не пожив, в сущности, сама, ничего, конечно, не знает). Мучительные каблуки, строгий костюм и тугой пучок волос на макушке не старой ещё женщины смешно контрастируют с её неумением ходить на этих каблуках и уже старушечьим немножко кудахтаньем о том, что прилично, а что нет.

Средняя — Маша — в исполнении блистательной (и мне не стыдно за эпитет) Дарьи Емельяновой мается, будучи видной женой никчёмного на её фоне учителя Кулыгина. Представьте себе долговязого Дениса Франка с усами и царственную осанку Маши-Емельяновой рядом, её холодный взгляд, знакомый по финалу того же «Онегина», — и перед вами пара, глядя на которую хочется рыдать: как вообще они возможны вместе? Когда Маша брезгливо поводит плечом и морщит лоб, как бы ни было жалко её незадачливого супруга, признаёшь за ней это право морщиться и отстраняться — потому что ну невозможно же.

Младшая (Линда Ахметзянова) — Ирина — центр притяжения прозоровского мира, хохотушка и шалунья, свежая, славная, переполненная надеждами, губительно ласковая со всеми, кто захож в дом. Казалось бы, чего глупее по-девчачьи петь в расчёску? Но когда Ирина включает телевизор и начинает подпевать Wrecking Ball Майли Сайрус (причём лишь в тех местах, где может читать по губам певицы), сила обаяния просто сшибает с ног, как сшибает стены шар в клипе. Тут же и метафора: как многого ещё не понимает и не считывает в жизни героиня Ахметзяновой. Если начало фразы из рефрена «I can’t live a lie, running for my life» Ирина полностью приемлет и делает своим девизом, то её окончание — «I will always want you» — лишь фантом для молодой девушки, никогда ещё не любившей.

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Те, кто пишет об абсолютной тишине «Трёх сестёр», рассказанных на жестовом языке, конечно, лукавят. По-честному вникнув в мир глухих людей, постановщики обнаружили, что за беззвучными жестами вырастает тихая вселенная, полная побочных звучащих означаемых. Ласковый или, напротив, грубый хлопок по плечу, привлекающий внимание собеседника; шарканье уставшей походки; неумолимый ход часов; удар ладони о лицо; резкий поворот на диване, чтобы подальше отсесть от надоевшего оппонента — всё это говорит яснее любого вербума.

Социальная нагрузка вырастает сама собой: просто подспудно узнаёшь про мир чуть больше, чем знал раньше.

Над всем этим — титры, которые и есть пьеса целиком. Актёры могли бы проговорить свои роли вслух (и получилось бы наверняка великолепно), но, уравнивая себя с героями, ты «проговариваешь» их реплики сам, и внутри твоей головы они звучат совершенно и безобразно беспощадно.

Задёрнув «внутренние кулисы», нельзя не заметить, как механически точен спектакль Кулябина. Актёры, выходящие обычно на звучащую реплику, в этой постановке постоянно находятся в напряжении, следя за скрытыми от посторонних глаз мониторами, транслирующими текст. Если представить себе, что оператор титров сбился или кто-то из артистов прозевал свой выход, то это иначе, чем катастрофой, не назовёшь. Но ведь уже который показ всё идёт по плану — стоило потратить на подготовку два года.

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Помимо выдающихся женских партий, здесь есть не менее запоминающиеся мужские, и они, конечно, не про беспомощных интеллигентов, отказывающихся принимать решения, а про обычных таких, измученных отношениями или отсутствием оных, мужей и холостяков. Скажем, Вершинин, которого, читая пьесу, представляешь чуть ли не дедушкой, у Павла Полякова выходит нестарым мужчиной, обаятельным, но слегка занудным. И до последнего ты на его стороне: на стороне трепетного отца, склонного к измене, влюбившегося офицера, пытающегося поцеловать чужую жену. Только ровно до того момента, когда он, тщетно пытаясь отцепить от рукава схватившую его мёртвой хваткой Машу, не отшвыривает её всё-таки на пол.

Или вот, ещё про насилие. Солёный Константина Телегина — это специальное зрительское наслаждение, когда вдруг случается стопроцентное попадание в образ, плюс гениальная мизансцена. Говорят, что о кулябинских «Трёх сёстрах» напишут не одну диссертацию; отдельных глав в этих работах заслуживает сцена с тапочками. Неприятный, неуместный, грубый Солёный в порыве нежности приносит Ирине под дверь стоптанные домашние туфли, а потом вдруг решает признаться ей в любви, пугает до полусмерти, знакомит с мужской пощёчиной и заставляет спрятаться в шкафу — всё это молниеносно и шокирующе на фоне неумолимо, но размеренно нарастающего напряжения. И вот так, стоя перед шкафом, Солёный рубит руками воздух, колотит в дверцы и говорит-говорит-говорит… Но Ирина в шкафу не видит, значит — не слышит, и уже никогда не услышит его после случившегося.

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Три сестры

Обращаясь опять же к словам Кулябина, который довольно точно отметил, что «искусство заканчивается там, где начинаются общие места», остаётся признать: режиссёр закрасил пыльноватой непроницаемой серебряночкой ещё одну расхожую оптимистическую максиму — про всепобеждающую любовь.

Нет, она ничего не побеждает, более того — кажется, не является по-настоящему ценностью для всех, так её жаждущих.


Читать также:


Зачем нужны короли?
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».


«Арабская ночь» в картинках
Рита Логинова посмотрела новую постановку «Короля Матиуша в «Глобусе» и нашла в ней параллели не только, разумеется, с жизнью, но и с другим спектаклем театра: «Дни Турбиных».


«Тангейзер», акт четвёртый, Сибирь-2015
Колонка Натальи Ласкиной — фактически открытое письмо к коллегам-искусствоведам — о том, почему защищать «Тангейзер» от нападок «православных активистов», митрополита и суда нужно даже тем, кто не любит Вагнера и Кулябина.


Добавить комментарий

Вы должны войти чтобы оставить комментарий

Siburbia © 2019 Все права защищены

.