Александр Кириллов
Бывает, что человеку хочется не чего-нибудь, а именно фантастики. И в этом случае счастливы те, кто не испытывает неловкости, подходя к полкам с аляповатыми фэндомными обложками. Но если даже само слово «фантастика» вас смущает – выход есть.
«Призрак джазмена на падающей станции «Мир»,
Морис Ж. Дантек
Music is the healing force of the Universe
Любая попытка написать хоть пару строк про подобного рода литературу неминуемо скатывается в пошлость. Начни хоть с биографии автора: канадец, французский эмигрант, ярый противник евроконституции (за всем этим Дантеку мерещится «большой брат»), второсортный рок-музыкант, лауреат каких-то никому не известных премий, любитель эзотерики на уровне детского сада и далее в том же духе.
Или, вдруг, с сюжета: бывший полицейский и потомственная заключенная, предки которой были в нацистских и советских лагерях, а она сама — в резервациях для больных нейровирусом, Бонни и Клайд, призрак великого Альберта Эйлера, погони, драки, наркотики.
Можно также с поэтики текста: мировая душа, коллективное бессознательное, немного цитат из Фрейзера. Вот здесь фамилию Делёза вставим, вот тут закрутим чуть-чуть астрологии — ну, в таком духе. С какой стороны ни подбирайся — везде роман искрится нелепостью и фальшью.
Но это никого волновать не должно. Потому что в «Афише» рецензия в целом положительная — погони что надо, логика железная, традиция богатейшая (Филипп Дик, Стерлинг, Гибсон и всякий другой киберпанк), даже драка в порту весьма продолжительная и с удивительнейшими подробностями. «Ъ» пошел ещё дальше — роман гениальнейший, глубина картезианская, сюжет «почти идеальный», да ещё и «служит поводом для разговора о современном состоянии мира». Разговор этот будет всё же довольно коротким и скорее о вкусах, из чего, как известно, и спора не выйдет.
Но мы не зря распинаемся. Потому что где ещё кто-то додумается сравнить этот несущийся со скоростью света информационный поток, осыпающий читателей-людей второсортными идеями и литературой, с несравненными импровизациями Эйлера, которым, как и музыке Сан Ра, место не на этой Земле, а, как минимум, где-нибудь на Марсе?
«Лёд», Анна Каван
Кафка, миссис Дэлоуэй и опиаты
Строго говоря, «Лёд» – не совсем обычная фантастика, он обитает под маркой так называемого slipstream`а, то есть литературы завихрения. За этим странным словосочетанием скрывается нечто среднее между кафкианским полусном/полубредом, потоком сознания и реализмом почти викторианской выдержки. Но это только у Каван, а у всех остальных викторианский реализм превращается в сайфай с андроидами, и читателю уже не ясно толком, что это: прогресс или изощренная форма опошления. Придумал же такой жанр пионер киберпанка Брюс Стерлинг. Зачем? Лучше истории продолжать умалчивать об этом. Но Каван он обозначил в списке своих вдохновителей, а «Лёд» — эдаким прародителем жанра.
Это даже не совсем фантастика. По крайней мере, не в том виде, в каком мы привыкли о ней думать. Это скорее фантастическое Гоголя – такое уже, что никому и в голову не придёт слово «фантастика», кроме как академику-литературоведу. Роман как будто сам себе снится бесконечное число раз. Это когда просыпаешься, и кажется, что всё уже явь, но комнату вдруг заливает вода, как в старом фильме про капитана Немо, а значит, проснуться по-настоящему ещё только предстоит.
Сама Каван чуть ли не интересней, чем её тексты. Чопорная дама с опиумной аддикцией (40 лет, Берроуз в юбке), безумно влюблённая в своего психоаналитика. Икона мифотворчества, как будто из русского Серебряного века: даже сама фамилия — Каван — псевдоним, позаимствованный у героини из дебютного романа. Чтобы стать самой собой, Хэлен Фергюссон пришлось пересечь океан, обосноваться в Большом Яблоке и создать феномен такой беспредельной абстракции, что ни New Yorker, ни кто-либо ещё не согласится подобное напечатать.
В свете последних меланхолий и им подобных, кавановский конец света (а именно об этом «Лёд») выглядит очень свежо и необыкновенно притягательно.
Generation A, Дуглас Коупленд
Хипстерский Декамерон
Один из самых важных современных писателей (по мнению системных администраторов из Канады и им сочувствующих), к сожалению, ужасный зануда. Каждый его новый роман похож на предыдущий, во всех есть некая схема, какой-то строгий канон, в них всё происходит по правилам. Но на первый взгляд этого не видно, поэтому от чтения можно получить то самое бартовское удовольствие.
Можно лишь позавидовать счастливчику, столкнувшемуся с Коуплендом впервые. Такой читатель обнаружит бездну сюжета, окаменеет от замысла, будет читать при любых условиях, до пятен в глазах. Но эта загадочная формула, сплав букв, слов, предложений — всё время ускользает, его можно почувствовать, но это максимум. Поэтому Коупленд всё ещё пишет, как какой-нибудь Пелевин, по роману в год. Как будто по контракту, в котором есть обязательный пункт, гласящий о том, что автор должен обязательно исписаться, а этот пресловутый тайный замысел, заложенный во все книги, проявиться, как невидимые чернила.
В мире, придуманном Платоном, наверняка есть некий идеальный Generation (…), написанный Дугласом Коуплендом. В нашем же их два: «X» – про 90-ые, opus magnum и дебют заодно, и «A» — про сейчас, про самое ближайшее будущее — какие-то 20 лет – и роман уже фантастический. Оба совершенно замечательны: в них есть герои, с которыми так легко себя отождествить, отделённые от всего мира индивидуумы, разочаровавшиеся в фундаментальных основах бытия, люди, отважно ищущие хоть какой-нибудь смысл (читай – хипстеры); есть технологии, в последнем случае всем знакомые: веб-два-нольные, фэйсбучные, твиттерные. Есть «маленькие штучки» — необыкновенно притягательные феномены культуры большого хвоста, осмысленные иногда пародийно, а иногда со всей серьезностью бытописателя XXI века. Всё это делает текст таким близким, таким увлекательным. Жаль только, что этот канадский писатель не Кант или Декарт, или Ницше, на худой конец — получилась бы на века философия. Но ее нет и, наверное, это только к лучшему.
Дочитать до конца обязательно. В середине будет немного сложновато, вся эта коуплендовщина наскучит. Уж простите, пожалуйста, за спойлер, там в конце выяснится, что во всем виноват Джойс.
