Текст: Елена Макеенко
Фото: Антон Петров
Галина Юзефович — литературный критик, книжный обозреватель журнала «Итоги» и портала Openspace и один из самых внимательных и остроумных читателей в российской медиасреде. Кроме того, она «мать двух читателей, младшего и среднего возраста». А значит идеальный эксперт в вопросах детского чтения. О том, почему взрослые увлекаются детскими книжками, как говорить с детьми о вещах, которых боятся их родители, и какие хорошие книжки стоит купить своему или чьему-нибудь ребёнку на Новый год — в длинном, но увлекательном интервью.
Игрушки, которых не хватало взрослым
— Сейчас в России знание основных детских издательств и новых списков детской литературы стало какой-то чуть ли не светской нормой. Как вы считаете, в чём феномен того, что даже люди, у которых нет детей, вдруг обратили внимание на детские книги?
— Я думаю, здесь есть два тренда. Один я бы назвала психотерапевтическим. В каждом человеке, как учит нас наука психология, живёт внутренний ребёнок, и этот внутренний ребёнок нуждается в кормлении. То есть его нужно любить и лелеять, и сегодняшние детские книжки, среди которых стали появляться очень хорошие, — это попытка компенсировать то, что не было получено вовремя. Мне ещё, например, повезло: я росла на советских детских книжках, которых было мало, это был специфический узкий ассортимент, но они были в некотором смысле прекрасными. А вот, скажем, поколение моего младшего брата, которому сейчас 26 лет, оказалось в чудовищном зазоре. В девяностые годы хороших детских книжек не было — то есть были или старые книжки, которые остались от моего поколения и раньше, или это была полная фигня, некрасиво изданная и сделанная во всех смыслах без любви и понимания. И сейчас, когда ситуация изменилась, очень многие люди пытаются, как мне кажется, компенсировать эту детскую недостачу и поиграть в те игрушки, которых им не хватало.
Второй тренд, который я могу усмотреть, — это общая социальная мода на осознанное родительство.
А то, что ребёнок должен находиться в каких-то близких и доверительных отношениях с родителями, что для родителя важно и ценно, чтобы ребёнок рос человеком, близким ему по духу, интересам и устремлениям, что хорошо, если ребёнок рано адаптируется в удобной и комфортной ему форме к родительскому образу жизни… Вот эта идея осознанного и связанного родительства (так называемого attached parentship) породила очень мощную социальную моду. Она парадоксальным образом охватывает даже тех людей, у которых детей ещё нет, и которые только издали к этому вопросу присматриваются. Любая юная барышня, читая детские книжки, уже проецирует эту картину на себя. Если раньше мотивацией не заводить детей было то, что денег нет или квартира маленькая, то сейчас эта мотивация в том, что я ещё морально не готов, я ещё не могу дать ребёнку то, что предписывается современными социальными нормами.
— Люди, которые сейчас читают детские книжки в возрасте, когда они уже могли бы иметь детей, тем самым не оттягивают момент этой своей моральной готовности к родительству?
— Они не впадают в детство — это иллюзия. Это некая социальная мода. Мода на детей. Сознательное, вдумчивое отношение к детям, осознанный подход к детским развлечениям, в том числе чтению книг — это очень важно. То, что дети — это важно в жизни даже тех людей, у которых их нет, это такая очень устойчивая мысль сейчас, по крайней мере, в Москве. Это принимает разные формы и имеет разную глубину, но это не мода хипстеров и фейсбучников, это какие-то разные люди. Есть, например, огромная популяция за естественное родительство — рожать детей дома, кормить их грудью, покуда буквально в школу не пойдут, таскать их везде с собой, ни в коем случае не кормить никакими лекарствами, лечить исключительно травками и всё прочее — это вполне себе тренд, очень распространённый. Он тоже примыкает к «осознанному родительству».
— Давно это началось?
— Знаете, довольно давно. Этот тренд продолжает набирать объём. Я думаю, что он растёт из социальной сытости и благополучности, когда проблема добычи зимних сапог перестаёт быть проблемой, и родительство требует приложения усилий в каком-то другом направлении. Ещё, мне кажется, это связано с проникновением на российскую почву западных психологических и психотерапевтических теорий. Например, мой старший сын, которому сейчас девять с половиной лет, — дитя этой волны. То есть десять лет назад это уже было. А сейчас продолжает прогрессировать. Психология и психотерапия в этом виде пришла к нам в девяностые, то есть ещё на десять лет раньше, но для того чтобы она укоренилась и начала приносить плоды, должно было пройти время.
— А есть какая-то опасность, что это перестанет быть модным?
— Такая опасность всегда есть, как с любой модой. Но эта конкретная мода зависит от возможных социальных потрясений. То есть если с нами не дай бог произойдёт что-то такое, что опять выдвинет проблему зимних сапог и куска хлеба на первый план, всё это, конечно, опять задвинется. Но эта мода всё-таки отвечает глубинным потребностям большого количества людей. То есть это не просто узкие брючки, это более сущностная вещь. Она будет как-то меняться — кто-то будет водить детей на музыку, кто-то в бассейн, кто-то будет требовать и того, и другого немедля — будут споры, какие-то мутации, но я не верю, что без внешних потрясений она может сойти на нет.
Секс, наркотики и насилие в семье
— Что касается всяких западных влияний: вы можете оценить, как принимаются в российском обществе все эти шведские и норвежские книжки, которые массово стали на нашем рынке появляться? Там ведь всё время говорится о каких-то болезненных вещах, а не каждый родитель готов дать своему ребёнку книжку о том, как кто-нибудь умер или развёлся.
— Знаете, это иллюзия. На самом деле посмотрите на эти тиражи.
— Я вижу тиражи, но я почему-то не вижу столько людей. Это же какие-то особые продвинутые люди, видимо, а их мало.
— Если брать как-то по-отдельности, то всех мало. Но вот смотрите. Например, сейчас появился этот странный закон про 18+, и под него попадает книжка «Как я появился на свет» — про секс и появление детей. Я не могу сказать, что я отличаюсь какой-то параноидальной стыдливостью, но мне было бы крайне сложно объяснить всё это детям без такой книжки. Поэтому для большинства людей такие книжки — это способ сказать то, что ты не можешь сказать сам. А людей, которые понимают, что с детьми нужно говорить про секс, смерть, старость, наркотики, насилие в семье — таких людей правда много.
И если ты не готов сам объяснить ребёнку про то, что вот этот странный дядя бьёт морду другому странному дяде, потому что они выпили много водки, или вот этот юноша согнулся в три погибели и блюёт в силу схожих причин… Короче, если ты не готов сам проговорить своему ребёнку трудные вещи, то делегировать это право книжке — легко и приятно. Конечно, любой родитель будет думать, дозрела ли моя Машенька до разговора о насилии в семье или не дозрела. Возможно, он будет пытаться оттянуть этот момент…
— Но вот в этом разве нет проблемы? Когда родителю советуют в магазине книжку про дедушку, который умер, а родитель пугается и решает, что купит её ребёнку, но не в семь, а лет в двенадцать. При том, что никто не гарантирует, что до этого времени с дедушкой или кем-нибудь ещё ничего не случится…
— Конечно, люди очень разные. Но динамика продаж говорит о том, что на эту литературу есть постоянный спрос. Помните, летом был такой своеобразный скандал вокруг книжки Беаты Терезы Ханеки «Скажи, Красная Шапочка». Это книжка про девочку, к которой пристаёт дедушка, пытается её изнасиловать, и про то, как девочке с этим жить.
Потому что вот у нас по статистике 45% девочек, подвергшихся насилию, подверглись насилию в семье. Это не штучная вещь, про это надо говорить. Как-то все пошумели и забыли, и недавно я решила посмотреть, как эта книжка продаётся. Очень хорошо и стабильно продаётся! То есть не было такого, что пошумели — скачок продаж, а потом всё. Нет, эта книжка стабильно колеблется в детском отделе где-то между 18 и 23 местом уже пять месяцев. Это не топовые продажи, это не бестселлер, но это вещь, которая пользуется устойчивым спросом.
— Но это же ужасно странно — такая степень осознанности. Это значит, что, покупая эту книжку своему ребёнку, ты имеешь в виду, допускаешь, что он может столкнуться с насилием в твоей собственной семье.
— Конечно, это такая тонкая и важная вещь, которую в какой-то момент любой родитель понимает. Например, в моей персональном материнской биографии я это осознала, когда мой трёхнедельный младший сын, лёжа на пузе, умудрился проскакать лягушкой через всю кровать и грянуться башкой об пол. Многие младенцы делают это. И я поняла, что даже трёхнедельную кроху я не могу уберечь от всего. Любой нормальный родитель в какой-то момент оказывается лицом к лицу с этим чудовищным фактом. Это одна из самых больных и страшных вещей, которые происходят с родителями. Когда ты понимаешь, что у твоего ребёнка, сколько бы ему ни было, уже есть свобода воли, которая подразумевает в том числе, как говорил Януш Корчак, «право ребёнка на смерть». И когда ты это понимаешь — ты понимаешь, что с ребёнком нужно об этом говорить. Это не зависит ни от масштаба интеллекта, ни от масштаба личности, это абсолютно нутряное материнское понимание, что с твоим ребёнком может случиться Всё. Что. Угодно. И ты его от этого защитить не можешь. И вот все эти книжки в первую очередь нужны родителям. Они создают иллюзию, что предупреждён, значит вооружён — и если двоюродный брат, напившись на свадьбе в дугу, начнёт к девочке приставать, она будет знать, что такое бывает и как на это реагировать. Это художественная книга — там не написано, куда бить и как верещать, но она помогает пережить какой-то опыт.
Потому что трудно самому сказать: «Знаешь, Васенька, когда-нибудь ты умрёшь, и, может быть, даже раньше, чем нам всем бы этого хотелось». Или сказать «я тоже умру». Или: «Прабабушка очень сильно болеет, так что она, скорее всего, не выздоровеет». Когда ты сам столкнёшься с этой ситуацией, ты поймёшь, что это было неизбежно. И только очень глупый и невнимательный родитель думает, что его ребёнку интересно только про белых голубок и розовых котят, а всё остальное не должно касаться этого небесного существа.
— Сейчас уже какие-то российские книжки из этой серии?
— Есть, но, к сожалению, очень мало. Есть замечательная книжка Дины Сабитовой «Где нет зимы» про усыновлённых детей. А вообще их совсем мало. С момента возникновения спроса должно пройти лет десять, так что, думаю, лет через пять они у нас начнут появляться.
— А эти скандинавские книжки нормально ложатся на российскую культурную почву?
— Да, конечно, нормально. А кроме того, нельзя же сказать, что все эти книжки строго функциональны. Да, часть из них — с тенденцией поговорить о чём-то важном, а есть без тенденции — просто хорошие книжки. Скажем, есть Мария Парр (у неё по-русски вышли «Вафельное сердце» и «Тоня Глиммердалл»), у которой всегда в книжках кто-нибудь заболел, кто-нибудь умер, какая-нибудь мать-одиночка, но вообще-то это просто хорошие детские книжки.
Или есть книжки про Цацики, про такую очень странную семейную модель — они просто хорошие и смешные, дети их читают и взрослые их покупают не с целью познания каких-то вещей, а просто для удовольствия. И, они, кстати, не только скандинавские. Что касается функциональности, то есть вот трилогия Люси и Стивена Хоакинга: «Джордж и тайны Вселенной», «Джордж и сокровища Вселенной», «Джордж и Большой взрыв».
При этом рано или поздно пытливый малютка придёт с вопросом, сколько миллионов лет назад возникла Вселенная и что было до этого. И это нормальный качественный способ отправить к заслуживающему внимания источнику.
Детский мастрид
— Что сейчас со старыми советскими книжками? Есть ведь те, которые перестали быть для современных детей актуальными, но родители или продавцы в магазинах продолжают их детям по привычке подсовывать.
— Вы знаете, это дело вкуса. У меня, например, с детьми возникла неожиданная проблема при чтении «Денискиных рассказов» Драгунского, которые я в детстве обожала. Оказалось, что очень трудно объяснить ребёнку, например, что такое коммунальная квартира. Я никогда не жила в коммунальной квартире, но у меня были друзья, одноклассники, которые в них жили, потом никто уже там не жил, но было много кино. А теперь ребёнок просто не может себе этого представить. И я столкнулась с тем, что даже в такой книжке слишком много реалий, которые ребёнку приходится объяснять. Советская школьная литература тоже, как это ни парадоксально, очень устарела. Какая-нибудь «Витя Малеев в школе и дома» у моего ребёнка совсем не резонирует, потому что много чего поменялось. Вещи, в которых много социального, устаревают. А вот, скажем, Носов абсолютно нержавеющий, все эти «Весёлая семейка» и «Живая шляпа» читаются, как читались. Там мало социальных реалий, а с историями про отношения, про людей, бытовыми зарисовками ничего не произошло, они никуда не деваются, не теряют актуальности.
— Расскажите, что за последнее время вышло новое хорошее или что незаслуженно не было замечено?
— Про незаслуженно незамеченное действительно нужно сказать, потому что в детском книгоиздании есть фиксированный набор брендов, на который все ориентируются, а на самом деле есть ещё много другого прекрасного. Не очень много, но есть. Я совершенно неожиданно для себя и к неописуемому счастью моего старшего ребёнка обнаружила, что в издательстве АСТ, от которого мы не привыкли ждать добра в сфере детских книг, вышла совершенно замечательная дилогия английского писателя, которого зовут Мэтт Хейг. Он написал две книжки: «Тенистый лес» и «Сбежавший тролль». Это нечто среднее между сказкой и фэнтези, там мальчик и девочка попадают в лес, населённый всяческой нежитью, и в этом лесу спасаются, выживают и его обустраивают. Вторая часть — про дальнейшее взаимодействие со счастливо исправившимися обитателями этого леса.
А детям 8-10 лет — это самое оно — она такая, захватывающая. Но опять же предполагается, что ребёнок не является в крайней степени нервным, нежным и чувствительным. Ещё из того, что прошло менее замеченным, чем могло бы пройти, — вышло продолжение «Зоков и Бады». Вторая книжка называется «Школа зоков и Бады». На мой взгляд, она чуть менее удачна, всё-таки зря они двадцать лет ждали, могли бы и побыстрей написать, а так, видимо, задор пропал.
И если первая часть это абсолютный mustread, то вторая часть просто заслуживает внимания. Она рассчитана на чуть более взрослый возраст, то есть если первая — от трёх лет до всегда, то это всё-таки от восьми-десяти, потому что, скажем, мой старший ребёнок догонял все эти языковые шутки, а младший ещё не догонял. Но сам факт прихода в дом со словами «а вот тебе, детонька, вторая часть «Зоков и Бады»» — это большое событие.
А вот если говорить о брендах, то среди издательств детской литературы появился новый проект Clever — они тоже издают очень необычные и классные детские книжки. Они, например, издают некоторую часть творчества Андрея Усачёва. Усачёв, как известно, крайне плодовитый автор и не всё, что он пишет, стоит, как говорится, брать, но Clever как-то умеет укрощать его мятежную музу и приводить её в качественное состояние.
Тоже вокруг неё не было никакого шума, но, наверное, потому что Усачёва немножко очень много. А из вещей, которые незаслуженно забыты, есть прекрасная эпопея «Лемони Сникетт: 33 несчастья», которую, к сожалению, почему-то не переиздают.
Но его один раз издали и забыли, уже нельзя найти печатное издание, приходится скачивать. А если говорить о каких-то таких вещах, которые лично у меня и моих детей сильно срезонировали, то в издательстве «Розовый жираф» вышла книжка, о которой почему-то мало говорят — Элис Броуч, «Шедевр». Я должна сказать, что это книжка, с которой мой ребёнок начал читать запоем — его с «Гарри Поттера» так не торкнуло.
А у каждого родителя есть такая мечта, что вот он принесёт домой книжку, что-то включится — и с неё малютка начнёт читать. Это какая-то совершенно волшебная вещь, которая выполняет несколько функций. Во-первых, с этого момента мой ребёнок подсел на детективы. Во-вторых, он начал требовать, чтобы его водили в музеи, потому что там всё действие происходит в музее.
На возраст от семи до десяти лет — то, что надо, я очень её всем рекомендую. В общем, это действительно прекрасная книжка, и если вдруг кто нет, тот пусть сразу да.
