Контркультура приходит

Влад Тупикин
публицист, историк

Года четыре назад, готовясь к изданию очередного самиздатского журнала о контркультуре, я решил начать с опроса широкого круга заинтересованных товарищей — мужчин, женщин, трансгендеров и неопределившихся. То есть тех людей, кто чего-то, на мой взгляд, стоил как носитель смыслов и понятий, тех, кто доказал какое-то личное/коллективное качество в культурном производстве — художников, музыкантов, критиков и политических активистов (про них, последних, и года четыре, и год назад вполне можно было сказать, что они скорее занимаются каким-то сложносочинённым искусством, нежели политикой). Единственный вопрос, который меня тогда для начала интересовал: «Что такое контркультура сегодня?».

Надо ли говорить, что журнал тогда так и не вышел — начав с неправильного места — того, что неопределимо в условиях несуществования, я задал людям вопрос, на который у них либо не было ответа, либо им не хотелось на него отвечать (например, потому, что благодаря безусловному качеству их собственной «творческой продукции», они могли претендовать на определённо высокую полочку в рамках так называемой «большой культуры», или потому, что они упорно, несмотря ни на что, считали, что занимаются именно политикой — а не «всей этой дребеденью»). В ответ я получил не только молчание, но и добился несерьёзного отношения к моему проекту — и потому, что мой вопрос слишком невротизировал наиболее впечатлительных из них, и потому, что многим из них скорее хотелось просто предъявить результаты, нежели рассуждать о чём-то малопонятном и слишком концептуальном.

Не успев о несделанном серьёзно погоревать, я получил приглашение на съезд самиздатчиков в Минск, быстро собрал свои собственные «результаты» — несколько коротких статеек и эссе на тогдашнюю (лета 2008-го) злобу дня, как я её понимал, и поехал с ними в столицу Белоруссии. Минск был тогда одним из главных городов новейшего DIY-самиздата на постсоветском пространстве — и оставался им до начала тотальных репрессий, связанных с президентскими выборами 19 декабря 2010 года.

И раздали его тем же вечером в библиотеке, после доклада, который меня попросили сделать.

С тех пор такими глобальными вопросами как определение контркультуры и её роли в нашей жизни я не занимался, а занимался локальными вопросами — скажем, делал какую-то самиздатскую газетку к всероссийскому сборищу анархистов и анархисток, либо пытался заразить идеей зиноделия знакомых подростков (и то, и другое — не очень удачно), в конце концов, участвовал в вытаскивании из тюрьмы знакомых активистов — в составе Кампании за освобождение химкинских заложников (и это как раз осенью 2010 года вполне удалось).

И когда всех нас накрыл декабрь 2011-го, я, конечно, обнаружил себя на Чистых Прудах, на Болотной и на Сахарова — почти во всё той же привычной мне компании художников, музыкантов, критиков и политических активистов, которых я неудачно вопрошал про контркультуру несколькими годами ранее. Теперь у меня к ним — и к себе самому — были совершенно другие вопросы: «Чего ты больше всего боишься по ходу движения?» — «Не западло ли участвовать в одних митингах с националистами?» — «Как сделать так, чтобы протесты не заглохли после 4 марта?» — все эти вопросы я им (и себе) и начал задавать, причём не просто так, а для публикации в маленькой самиздатской газете «Воля». Задуманная в декабре 2011-го, уже с середины января 2012-го она распространялись на всех крупных акциях в Москве, начиная с традиционной антифашистской демонстрации 19 января, а также 4 февраля и 26 февраля, 5 и 10 марта, 1 и 6 мая и т.д. (В скобках отмечу: застав в сознательном возрасте предыдущее общественное пробуждение в 1980-х, я сознательно же решил использовать имя одной из стародавних анархистских газет, к которой имел отношение при Перестройке и после, на ходу переформатировав её из строго анархической в «газету свободомыслящих людей»).

Отличная художница Виктория Ломаско рисовала для «Воли» репортажи с политических акций, дизайн делали тоже неслабые люди (один из них — художник Николай Олейников), поэты Кирилл Медведев и Роман Ос(ь)минкин писали актуальные политические комментарии, в проекте были задействованы также музыканты, журналисты, переводчики, социологи и даже историки — главное, чтобы далеко не удалялись от пышущей жаром современности.

И не потому, что всё это выпало из сферы нашего внимания, а потому, что голая политика участия, ежедневный активизм казались куда более важной составляющей. При дефиците средств (а значит, при дефиците краски, бумаги и, в конечном итоге, объёма и тиража нашей маленькой газеты) именно они заполняли собой всё — и в жизни, и на газетных страницах.

Обложка третьего номера журнала «Воля»

Совершенно не думая ни о какой такой контркультуре, дней десять назад я привычно кинул в рюкзак пачку июньского номера и поехал на очередной вернисаж в «Артплэй» — Таня Волкова отмечала открытие выставки «Тишина — это смерть» концертом групп, неравнодушных к этой самой политике участия. В общем, только это и оправдывало в моих глазах временное отвлечение от участия в ассамблеях, чтения лекций и их подготовки для #ОккупайАбай или как его теперь лучше называть… На вернисаже я ожидал увидеть всё тех же — художников, музыкантов, критиков, давно бывших или недавно ставших политическими активистами, а также политических активистов, издавна не чуждых каким-то художественным практикам, либо причастившихся к ним на массовых митингах зимы и весны, словом — я ожидал увидеть читателей и авторов своей маленькой альтернативной политической газеты, фактически самиздата тиражом в несколько сотен или, когда совсем нет денег, в несколько десятков копий.

На первом этаже в пространстве, организованном усилиями Тани Волковой, действительно играли группы, на стены проецировалось видео — то ли активистское, то ли художественное, так сразу и не поймёшь, а на втором этаже размещался «архив» — там можно было послушать через наушники и посмотреть на мониторах старые записи Цоя и Летова, а также полюбоваться на перестроечный бумажный рок-самиздат под стеклом витрины. Один из журналов двадцатилетней давности, так много когда-то значивший для меня и, вместе с тем, как раз тот, про который я, признаться, ни разу и не вспоминал в последние полгода, дожидался меня среди всех этих «Ур Лайтов», «Ура-бум-бумов» и почему-то «Сдвигов» (в тесте на логику из серии «вычеркни лишнее» вычеркнуть нужно, разумеется, полуофициальный «Сдвиг»).

Секунду ещё я похлопал глазами, посмотрел на витрину, а потом глянул вниз. Там была толпа моих знакомых и незнакомых художников-музыкантов-активистов (незнакомых стало больше, вообще, людей серьёзно прибавилось)… И тут я понял внезапно, что определение того нового качества — и того нового, складывающегося сообщества, которое я замечаю в общественно-культурной среде (на митингах, на вернисажах, на дискуссиях у Абая, на концертах и т.п.) как минимум с ранней весны, — конечно же, именно таково.

Контркультура разлита в воздухе, она — в наших акциях, наших работах, наших словах и делах, в самом нашем способе жить и предъявлять себя друг другу и миру.

А кто не знает, тот воткнётся не сегодня, так завтра, и сам, сама, само станет её действенной живой частью.

И, чёрт побери, не отвечать на такой вопрос значительно приятнее и полезнее из-за того, что ответ всем известен, а не по той причине, что никому не понятно, о чём же мы говорим.