Текст: Елена Макеенко
Иллюстрации из книги: Елена Дробышева
Фото: Кристина Кармалита
Презентация поэтического сборника Кати Странгел «Разблокировано достижение» состоялась в Новосибирске на прошлой неделе. Почти через полгода после того, как книга вышла — в январе 2015-го. Почти через два года после того, как Катю насмерть сбил автобус, 2-го сентября 2013-го. Молодая поэтесса, студентка журфака НГУ, 22-летняя Катя Рябова не успела как-то особенно прославиться: иногда читала стихи на городских поэтических событиях, публиковалась только в интернете, мечтала о своём «небыдлоиздательстве» и книжке в твёрдой обложке. Зато её действительно многие любили и по-настоящему ценили как поэта. Поэтому после Катиной гибели книжку в твёрдой обложке с лейблом выдуманного издательства взялись составить и напечатать родители, друзья и другие неравнодушные люди. Мы поговорили об этой истории с редактором-составителем и преподавателем НГУ Еленой Климовой.
— Елена, расскажите, как шла работа над книгой?
— Вообще мы думали, что сделаем книгу за полгода, а делали её полтора. Мы понимали, что другой книжки уже не будет, она одна, и нужно её сделать хорошо — это огромная ответственность. Меня очень зацепило, что все, к кому мы обращались — за консультацией, за помощью, за дизайном, вёрсткой — быстро откликались и помогали. И как-то это всё происходило открыто и с охотой. Это было совершенно удивительно, и в моём понимании повышало веру в человечество. Мне кажется, что эта книга ценна и удивительна, особенно сегодня, тем, что она совершенно бескорыстно объединила людей по такому вроде бы эфемерному поводу: ну, подумаешь, книга стихов. Ведь кажется, что сегодня, кроме «Крым — наш» и чего-то подобного, объединить людей уже ничего не может.
Больше всего меня поразили художники, потому что когда я поместила объявление на сайте, где сидят совсем не безработные и не малоизвестные иллюстраторы, которые, я так понимаю, немало берут за свои труды, — они вдруг откликнулись каким-то удивительным количеством. Они писали, что готовы работать бесплатно или за какие-то смешные деньги. Рассказывали свои истории, объясняя, почему для них это важно. Я даже не знала, что делать: писала всем просто благодарности, а потом мы стали постепенно что-то выбирать. Я отобрала какой-то круг, хотя совершенно не чувствовала себя компетентной, ведь тут всё так тонко… Мы долго искали. Остановились на Елене Дробышевой, причём и у меня она была в тройке фаворитов, и у Катиной мамы, и ребята тоже выбрали её. Работа над иллюстрациями тоже шла долго: сначала получалось что-то не то, потом начало получаться то, что нужно, менялась художественная концепция книги по ходу, а потом Лена уже сама начала нас торопить — и тут-то мы узнали, что она из Донбасса. Она говорила: «Ребята, давайте быстрее, мне нужно детей увозить из-под бомбёжки». Потом отправила нам последние рисунки, сказала, что уезжает — и дальше ничего: у нас до сих пор не получается с ней связаться. Надеемся, что они благополучно куда-то уехали и просто её почта на украинском сервере заблокирована, или она адрес поменяла, или просто не выходит на связь по каким-то своим причинам.
Большое спасибо Юле Исаковой: она была очень хорошим литературным редактором и корректором. Катя же писала не то чтобы со знаками препинания — бывает непонятно, где нужно поставить запятую, а где не надо, это тоже ответственность. Юля сама пишет, поэтому у неё своё чутьё и внимание. Много раз мы переделывали все разделы. Многое оставили там как есть, и, по-моему, это очень правильно.
— Я помню, что полтора года назад мы с вами обсуждали, какой должна быть эта книга, что должно в неё войти. Получилось ли выработать какую-то концепцию? Что вышло в итоге?
— Может, это неправильно — ведь поэт принципиально индивидуален, но мне и тогда казалось, что это голос поколения, и сейчас кажется. Вот так мы тексты и отбирали: что болит, что тревожит, на что надеется… Конечно, Катя — не типичный представитель своего поколения, но мне показалось, что она может быть его голосом.
— Это интересно: получается, что вы слушатель этого «голоса поколения», и в то же время вы решали, каким ему быть в данном случае. Как вы внутренне, для себя находили общие точки?
— Там, где я не понимала, я отдавала на откуп ребятам, с которыми мы обсуждали весь процесс. Где-то я чувствовала, что я права, а где-то не было уверена — это как в редактировании, наверное.
— Но здесь же немножко другая штука, она меня, кстати, давно интересует как феномен. Вот есть, например, хорошие школьные учителя, которые любят талантливых детей. Но когда эти дети по-настоящему талантливые, «не по годам» рефлексирующие, когда они начинают выражать в своих текстах слишком сильные чувства или пугающую тоску какую-то, или смелые мысли, то у учителей включается цензура. Типа, вот это чересчур, давай сгладим, так тебе думать не стоит/рано/нельзя…
— Наверное, этот процесс должен проходить до работы над книгой — сначала нужно въехать. Я сначала просто очень долго читала, погружалась. Мы собрали вообще все Катины тексты, какие были, и я всё читала.
— И каким вы услышали этот «голос поколения» после погружения?
— Надрывный — не то слово, трагический — тоже не то слово… Я увидела желание докричаться, желание быть услышанным.
— Но желание быть услышанным — это ведь не отличительное свойство какого-то конкретного поколения, разве не каждое поколение хочет, чтобы услышали именно его, именно то, что оно считает важным?
— Когда я сильно вчиталась, это было для меня настоящим открытием, и когда книжка вышла — это снова было открытием. Мне вдруг показалось, что это совершенно посторонний человек, незнакомый мне поэт, неожиданно сильно чувствующий и сильно мыслящий при этом. И от поколения остаётся хорошее ощущение силы и несмазанной картины мира — это было для меня неожиданно: от студентов у меня обычно другое впечатление. То есть это не то чтобы протестные стихи, боже упаси, но в каких-то мелочах ты видишь то, к чему привык, потому что наблюдаешь это всю жизнь и оно кажется правильным, а здесь вдруг видишь, что нет — неправильно. Это честный взгляд. Он немножко циничный, как полагается в двадцать лет, но какой-то чистый — не в смысле невинный, а в смысле беспримесный. Как настоящая японская чайная церемония — где и вода горная, и мысли чистые.
— Кстати, о невинности. В Катиных текстах часто встречается обсценная лексика, как вы с ней поступали?
— Это как раз было очень смешно. Там действительно есть обсценная лексика, а мы ведь отдали книгу в книжные магазины. И мы долго думали, надо ли ставить на обложке «18+», потом поняли, что не будем — это как-то пошло. Заворачивать в целлофан — во-первых, дорого, а во-вторых, нельзя заворачивать стихи: человек ведь должен увидеть, что там, если автор неизвестен. В общем, мы решили наплевать и просто ставить звёздочки, и потом долго считали с Юлей, сколько должно быть звёздочек, чтобы всё прочитывалось. Если слова имели больше чем три буквы, то мы смотрели, сколько звёздочек и где их ставить, чтобы выглядело поприличнее, у нас была по этому поводу очень смешная переписка. В итоге мы вроде как выяснили, что, в крайнем случае, какой-то штраф могут наложить.
— А родители видели эти стихи раньше или нет? Как они к этой лексике относились? Ведь дети зачастую стараются выглядеть в глазах родителей лучше, соответствовать их ожиданиям — если использовать мат в тексте, то не показывать. А здесь уже есть корпус текстов, и он вот такой, и мы его издаём — как они с этим мирились?
— А у Кати удивительные родители. Они сразу понимали, что Катя — вот такая, и её не корректировали. У неё же бабушка знаменитый питерский журналист в прошлом. Вот бабушка была аккуратно против, но тоже была готова. Ну, если у Кати самые сильные стихи написаны вот так, ну что теперь. Так что мы только обсуждали, как не поспорить с законом. У мамы не было никаких возражений — она как-то смирилась, что должно быть так, как есть.
— Как вам в итоге удалось убедить родителей не включать в книгу абсолютно все тексты?
— Постепенно. Я говорила, что книжка должна быть цельной, что должны быть самые сильные стихи. Когда люди решают что-то издавать, никогда этого раньше не делав, они сначала не знают, как к этому подойти, а потом начинают потихоньку понимать, что это за процесс: что нужно создать какой-то живой в целом блок, в котором не будет лишнего. Начинали с того, что мы не понимаем в стихах — давайте смотреть. Конечно, там много проб пера… Понятно, что девочка была очень талантливая, и не всё там готово. Потихоньку двигались. Самое сложное было вначале.
Чем мне эта книга дорога и кажется ценной — это тем, что её всё-таки получилось сделать. Хорошо быть поэтом, потому что после поэта остаётся книга. После большинства из нас остаётся только память.
P.S. Книгу «Разблокировано достижение» можно найти в новосибирских магазинах: «Плиний старший», «Капитал», «Собачье сердце».
