Умом «Самсару» не понять, или Клонированный мир

Текст: Наталья Муратова

Фильм американского режиссёра и оператора Рона Фрике, известного мастера замедленной съёмки, безусловно признан кинематографическим событием. И в первую очередь событием технологическим: одна из немногих картин, полностью снятая на семидесятимиллиметровую плёнку; использовались два стандарта частоты кадров в секунду и так далее.

Художественно-философский посыл очевидным образом отображает исследование режиссёром темы цикличности бытия, заявленной в предыдущих работах («Хронос», 1985; «Барака», 1992). Принадлежность «Самсары» к документальному кино не слишком очевидна, поэтому критика тяготеет к номинациям вроде философско-музыкальное эссе, визуальная медитация, слайд-фильм, арт-трэвел фильм.

Наверное, было бы ошибкой формулировать за автора месседж, которого он намеренно избегает, практически лишив картину композиции. Все фрагменты «Самсары» (к слову, название фильма в нашем прокате приведено в понятной, но не традиционной для местного глаза и уха транскрипции, по-русски привычнее всё-таки «саНсара», а то слышится какая-то самса) автономны и связывает их — что, конечно, оправдано — демонстрация смены агрегатных состояний и способа существования белковых тел. В качестве рамки используются сцены, где монахи создают мандолу, а потом разрушают её, сметая разноцветный песок в чашу.

Как и в «Бараке», здесь особая роль отведена музыке (Lisa Gerrard, Michael Stearns Marcello De Francisci), призванной довершить введение зрителя в медитативный транс, когда не радостно и не страшно: только удивительно, как это — не радостно и не страшно от всего увиденного. Впрочем, очевидность визуально-музыкальных ассоциаций не оставляет сомнений в возможном пафосе как отдельных частей фильма, так и картины в целом. Где-то на периферии сознания всплывают образы из клипов Dead Can Dance и Enigma, «фонит» «Earth Song» Майкла Джексона, но ощущение, что вы смотрите «Песню Земли» Джексона без Джексона…

Надо заметить, что концепция произведения Фрике провокативна. Изображение действительно невероятно красиво, пейзажи фантастичны, руины, в том числе и современные, монументальны. Созерцая эту красоту, вы оказываетесь ребёнком в цветном сне, и у вас дух захватывает, как от падения в бездну. С другой стороны, созерцание метемпсихоза сущего не предполагает лишь наслаждение. Скорее, наоборот, круговорот мирского неизбежно связан со страданием. Оптические параметры настолько совершенны, что почти мгновенно остраняют демонстрируемую событийность, а она весьма драматична: в ней «вечно вращающееся колесо» предстаёт конвейером, с которого сходят оружие, мясные полуфабрикаты, утюги и изделия для секс-шопов. В ней последствия войны явлены изуродованным лицом ветерана на фоне надгробий, в ней дымятся свалки промышленных отходов и песок заносит покинутые жилища.

Согласно закону перерождения, смерть не является антиподом жизни. Здесь всё, как в замке Снежной королевы – холодно, стерильно, прекрасно. Настолько прекрасно, что кажется неживым. Трудно удержаться о нагромождения противоречивых сравнений и не сравнить камеру со взглядом медузы Горгоны. Характерно, что люди, попадая в объектив, неестественно замирают, как бы примеривая на себя состояние обратное жизни. В этом смысле далеко не случаен фрагмент, где «попытку жизни» зритель наблюдает на лицах андроидов: они шумно моргают и страшно кривят рты — две Горгоны встречаются взглядами. Очевидно, что из такого технологического откровения скачок в нирвану невозможен.

Загадочен, кажется, центральный по времени эпизод «Сансары». В нём человек в учебной аудитории (за его спиной школьная доска) яростно, в несколько приёмов обмазывает голову глиной, обклеивает бумагой, превращая её в ходе этого перформанса не то в арт-объект из папье-маше, не то в театральную, не то в посмертную маску. Можно уловить некую рифму с показанными крупным планом неживыми лицами роботов (или людей, изображающих роботов), живому органично становиться мертвым… В остальном эта аналогия очевидна: солнце восходит в зрачках древних статуй, в небо упираются ребра готических соборов, рыжий завиток осеняет лоб мёртвого ребенка, татуированные отцы баюкают своих младенцев, губы мумии сомкнулись в вечной улыбке… Ни цели, ни смысла – вечно вращающееся колесо. За неимением другой связи с миром, прокладываем провода и устанавливаем на крышах типовых зданий антенны. За неимением времени на молитву, идём смотреть «Самсару».