Четыре часа лёту

Текст, фото: Елена Макеенко

Мы продолжаем задавать разным людям свой любимый вопрос о том, какой они видят Сибирь, когда приезжают в сибирские города. На этот раз мы спросили поэтов, которые приехали на Красноярскую ярмарку книжной культуры, организованную Фондом Михаила Прохорова.

Линор Горалик, Лев Рубинштейн, Юлия Идлис и Дмитрий Воденников рассказали о своих стереотипах и поделились впечатлениями.

Линор Горалик
поэт, прозаик, теоретик моды и много кто ещё

Мне доводилось бывать в разных сибирских городах, но Сибирь я себе, конечно, не представляю: я ведь гость, приезжаю-уезжаю, у меня очень редко есть возможность что-то успеть увидеть. Но вчуже Сибирь представляется мне такой, какой она, наверное, веками представлялась очень многим: огромный потенциал плюс огромная, угрожающая сила.

Я помню, например, как в одном из сибирских городов я оказалась при температуре –45. Это был важный опыт смирения, просто на физическом уровне.

Вот, например, по такой погоде в городе, естественно, были проблемы с такси, и мы сразу строили свой день с учётом того, что придётся ждать такси, сколько придётся. И таксист, который вёз меня с места выступления в гостиницу, сказал мне: «Можно, я высажу вас не у двери, а на триста метров раньше, чтобы не опоздать в аэропорт?». Я сказала: «Конечно, можно», — и вышла. И поняла, что если сейчас упаду и сломаю ногу, скажем, — я погибла, потому что я на задворках гостиницы, телефон не ловит и людей нет. Для меня, как для городского человека, этот опыт, пусть и крошечный, был очень полезен. Вот это ощущение от Сибири у меня, наверное, самое сильное: при всей мощи её городов это всё равно куда более стихийное место, чем все места, к которым я привыкла.

Лев Рубинштейн
поэт, прозаик, публицист

Для меня, как для многих других европейских россиян, да и европейцев вообще, Сибирь — это в большей степени миф. Она одновременно привлекательная и отталкивающая, потому что каторжные коннотации всё равно всплывают, а я водил дружбу с выходцами из этих мест и слышал много разных историй. Сколько-то лет назад я стал в Сибирь часто ездить, но не могу сказать, что этот миф деструктировался, не могу сказать, что всё стало как-то по-другому. Если говорить об альтернативной истории, то когда-то у Сибири был высокий шанс стать русской Америкой. Это уникальное место не только в смысле всяких просторов и подземных богатств. Здесь же удивительная демографическая история, где всё перемешано, — в общем, примерно как в Америке. Здесь непонятно, кто коренное население, кто некоренное. Так что, может быть, ещё что-нибудь получится у Сибири, если опять не настроят гулагов.

Я вот от многих сибиряков слышу: когда они говорят «в России», они имеют в виду, что не у них. То есть они не вполне отождествляют себя с этим незадачливым государством.

Юлия Идлис
поэт, журналист

Поскольку я человек с «крайнего запада» (я родилась в Калининграде, самой западной точке России) и ещё я очень люблю большие города и цивилизацию, я всегда с большим подозрением относилась к тому, чтобы выезжать за МКАД. Но удивительно, что если выезжать и оставаться где-то рядом — это производит депрессивное впечатление, а если выезжать за МКАД далеко — в частности, в Сибирь и на Урал, — то мне всё больше и больше это нравится. Потому что, с одной стороны, это действительно не ощущается как поездка по России. Это ощущается, как поездка в некую страну, которая близкая и дружественная, но другая. Для меня это примерно как поехать на Украину или в Польшу. То есть это как бы твоя среда, но она живёт немножко в другой системе, немножко по другим законам. Я всегда чувствую себя таким путешественником, осваивающим новое, и оно почти всегда превосходит мои ожидания. В своё время я присутствовала при разговоре писателя Арсена Ревазова, который тогда только написал свой роман «Одиночество 12», и издательство свозило его в тур. Он приехал в совершенном восторге и рассказывал своему приятелю: «Ты представляешь, вот Новосибирск: всего четыре часа лёту от Москвы, а такие бабы, такие бутики!».

Его приятель ему с подозрением говорит: «Вот, знаешь, Милан, всего четыре часа лёту от Москвы, а такие бабы, такие бутики — может, ты всё-таки не в ту сторону летаешь?».

Но Арсен говорил: «Нет-нет, всё в Сибири». Действительно, люди из западной части России не очень привыкли воспринимать восточное направление как направление. А выясняется, что оно вполне себе существует, и здесь есть какая-то жизнь, которой ты не чувствуешь, будучи в Москве, и которой ты не имеешь, будучи в Москве. Для меня как для человека, который занимается словом, в том числе журналистским, очень непривычна и приятна ситуация, когда ко мне кто-нибудь, кроме меня, серьёзно относится. Этого читательского внимания совершенно не ощущаешь в Москве, и этого очень много здесь. Я с уверенностью могу сказать, что в Нижнем Новгороде, например, уже не так. Там не готовы воспринимать новое как новое, а идут, скорее, на то, что они уже знают и готовы ещё раз услышать. Здесь люди с гораздо более широким, открытым сознанием.

Дмитрий Воденников
поэт, прозаик, радиожурналист (радио «Культура», Радио России)

То, что меня поражает, — это странно организованное пространство, с точки зрения москвича. Я вот выхожу здесь из гостиницы, мне нравятся здания, магазины большие, но они так далеко стоят друг от друга! Людям совершенно не жалко земли. Во-первых, понятно, что люди не жалеют расстояний, во-вторых понятно, что это какая-то другая ментальная история. И ещё понятно, что есть здесь какая-то такая, вроде бы, доброта, вроде, спокойствие, и, в то же время, абсолютно нехарактерное наплевательство на нервы людей. Здесь, например, дороги, которые перейти невозможно. Я так жалею, что не сказал об этом ни в одном интервью, когда был в Новосибирске. Там как раз мой знакомый Миша водил меня по городу, и я просто не мог прейти дорогу, потому что дороги не предназначены для того, чтобы люди их переходили. Это же удивительно, это просто наплевательское отношение к людям. Они вообще, наверное, так живут, но почему? Они же помнят, что у них есть мама, младший брат, что они сами когда-то не могли перейти дорогу… Вот это мне кажется отвратительной российской историей, и здесь она очень видна, в Москве такого нет. Что меня ещё в своё время поразило — это какая-то незамутнённость. Когда в прошлый раз я был в Красноярске, я был уверен, что по тёмной набережной нельзя гулять в количестве двух человек. А потом я увидел девушку, совершенно приличную, которая идёт туда одна. И тогда я понял, что в городе спокойно. В Москве мы не то чтобы всё время ждём, что нас сейчас убьют, но всё равно там совершенно по-другому. И, конечно, мне очень нравится природа. Вот в Красноярске я просто пошёл в магазин и вдруг увидел Енисей — это было раннее утро, начинался рассвет, и это было одно из самых сильных впечатлений. Мне очень-очень нравится.