Наталья Ласкина
филолог, преподаватель зарубежной литературы
Летняя сессия — самая тяжкая часть вузовского учебного года не только для студентов. Типажи, которым приятно экзаменовать кого-либо, редко попадают в профессора и доценты: в преподавательской душе обычно прячется актёр, а не судья. Летом же нас сгоняют со сцены, а недавние зрители должны отстаивать своё право остаться в театре, неуклюже повторяя обрывки наших монологов.
Студент в летнюю сессию достигает пика эгоцентризма. «Здравствуйте, это ваша студентка Анечка» — представляется по телефону заочница, с которой я разговаривала две минуты год назад. Кажется, сказать ей в этот момент, что на свете есть много студенток Анечек — всё равно что показать розовый сад розе Маленького Принца. Другие, страшно волнуясь, на цыпочках заходят на кафедру, произносят отрепетированное «Дайте, пожалуйста, вопросы к экзамену» — и впадают в обиженный ступор, когда в ответ усталый и ехидный голос спрашивает, по какому предмету и для какого курса.
В моём почтовом ящике полсотни файлов с контрольными работами; как вы думаете, как называется каждый из них? Правильно, или «контрольная», или «Документ Word», и счастье, когда письмо приходит от человека с именем и фамилией, а не от зайчика, котёночка или satanicmonster666. (К зачётной неделе начинаешь думать, что проштамповать на всех магическое число-идентификатор — не такая уж плохая идея.) В соцсетях преподаватели могут сколько угодно делать вид, что они нормальные люди, выкладывать фотки и болтать с друзьями — студента не проведёшь: Анечка точно знает, что раз уж преподаватель светится онлайн, то только для того, чтобы немедленно обсудить Анечкину курсовую.
Если заглянуть в почту утром в день экзамена, там непременно будет новое письмо с контрольной, панически отправленное прямо посреди ночи. Потом студент и сам удивится, куда он это посылал и когда и какого ждал ответа, но в ночь перед экзаменом студенческий мозг — обиталище чистого мифа. В сессионной мифологии препод — одновременно карающее божество, робот-слуга и противник на поле боя. Перед встречей с этаким чудищем этикет, здравый смысл и чувство юмора отключаются сами собой.
«А не Флобер ли написал “Госпожу Бовари”?» – спрашиваю я, но на последнем слоге понимаю, что в ушах напротив мой шедевр простоты уже преобразовался во что-то вроде «Сколько синекдох на пятой странице первого французского издания?» — и ничего, кроме трагического молчания, я больше не услышу. Мы смотрим друг на друга несчастными глазами и прикидываем варианты отступления.
Что это было, чья победа, какую жуткую историю рассказывает моя жертва соратникам за дверью? Утешает то, что через пару часов павшие будут весело щебетать, а через пару лет — звать сфинксов выпить за их дипломы.
Первый закон подлости: если ты сморозишь на лекции глупость, ошибёшься или неудачно пошутишь, то именно это непременно услышишь на экзамене, слово в слово, пятнадцать раз.
Потом начинают пропадать иллюзии, которым нас научили. Мы думали, что на филфаке из наивного любителя литературы надо вырастить читателя с критическим мышлением, который может не только сопереживать героям, но и сознавать, что книга — плод человеческого труда, а не случайный кусок живой жизни. Нас не готовили ко встрече с людьми, которые вообще не читатели. Которые могут не заметить, что герой романа покончил с собой, а если заметят, то не задумаются почему — и если их об этом спросить, начинают лихорадочно перебирать свои листочки, как будто там они хранят своё человеческое — интерес, любопытство, эмпатию. Сами они обычно уверены, что это всё книги какие-то не те, или это просто они не проснулись: да я, в общем, тоже втайне хочу в это верить.
Кадр из мультфильма «Красавица и чудовище»
Но стоит на третий час процедуры впасть в мизантропию и с трудом душить в себе вопрос, что все эти люди, включая меня, здесь делают, как врывается растрёпанное создание, которое никак не могло встать пораньше и прийти к началу, когда отстреливаются аккуратные отличники. Не могло, потому что оно что-то дочитывало и додумывало — и вот оно, чудо.
Человек шёл не на сражение, не защищаться и уворачиваться, а поговорить. (Иногда я от радости забываюсь и начинаю по-честному спорить, и поди потом ему, уже испуганному, объясни, что это и была высшая оценка.) Мир, как всегда, спасён, как всегда, не в бою.
За рамками мифологий в этой вечной истории кое-что меняется, и быстро. Новая политика требует, чтобы мы виделись со студентами как можно реже. Фактически устный экзамен — последняя возможность серьёзного разговора между преподавателем и студентом. Мы всё чаще ловим себя на том, что начинаем учить вместо того, чтобы экзаменовать. Не только потому, что чувствуем, чему не успели доучить, но и просто потому что тоскуем по своей настоящей работе.
Идеальный студент, для которого сочинены новые стандарты и учебные планы, самостоятелен, насквозь замотивирован и научен самодисциплине; ему только дай задание и список литературы — и всё-то он сам поймёт, всё освоит, потом через тесты прогони — и образование получено. А кто сам не освоил —недостоин, значит, диплома о высшем образовании, пусть найдёт себе другое занятие.
Это, кстати, не одного нашего дикого минобраза идеи, а вполне себе мировой тренд.
Реальные студенты, как назло, устроены ровно наоборот, и с каждым годом всё дальше от этого идеала. Концентрироваться им трудно, под самостоятельной работой они после школы понимают скачивание рефератов. Чему-то обучить их можно только лично, только в аудитории, только устно. Лучше всего они знают темы, которые успели вместе обсудить на семинарах, похуже — то, о чём слышали на лекциях, и совсем плохо всё остальное, сколько списков ни давай. Если их заставить написать что-то за час прямо на занятии, сделают намного больше и качественнее, чем если дать такое же задание на дом на месяц. И с какой маниакальной тщательностью задания ни составляй, всё равно будут спрашивать в коридоре и «ВКонтакте», что им делать к экзамену. Всё равно будут ждать, что ты в любое время года и суток думаешь об их курсовых и помнишь их имена. Не из глупости, а потому что для реального человека учиться — значит, общаться.
А многие из лучших всегда будут заваливать тесты, потому что не придумали ещё такого робота, которому хотелось бы принести свою мысль.
Что нам делать с этими, реальными, неправильными? Может, идеал поменять?
Читать также:
По ведущей вниз лестницеНаталья Ласкина рассуждает о «падении уровня образования» и о том, почему вместо «двоек» современные студенты получают «тройки».
