Текст: Мария Фугенфирова
Фото: Геннадий Данилкин, Александр Фефелов
Одиннадцать человек в белых одеждах. Одиннадцать историй, каждая из которых — настоящая притча — о жизни, любви, непонимании и взаимопомощи, о колоколах и дельфинах, музыке и сердечных ранах, хулиганстве и бессистемности, о тишине и звуке. Чтобы увидеть и, главное, услышать удивительно пронзительные истории под музыку Баха, корреспонденты Siburbia побывали на спектакле «Я глухой» театра-студии «Жест».
У меня есть подруга Тома. Сегодня она, как и остальные десять участников спектакля, в белой одежде. Она слабо слышит, но может говорить, будто с американским акцентом, но главное — ее понимают. Благодаря ей я узнала, что глухонемых людей не существует — этот термин для удобства придумали слышащие люди — и они могут говорить, но просто боятся, ведь голоса своего они не услышат.
Когда идешь на спектакль с названием, сбивающим с толку своей прямолинейностью и простотой, ждать можно чего угодно. Просторный зал дворца творчества детей и учащейся молодежи «Юниор» довольно быстро заполняется зрителями — среди них половина глухих. Они радостно обсуждают предстоящий спектакль, быстро показывая руками различные знаки. Если долго наблюдать, можно понять, о чем они говорят. Наконец все усаживаются на свои места, даже беспокойные женщины, может быть, чьи-то мамы или бабушки, с шуршащими букетами всевозможных роз, и, кажется, уже с приготовленными платочками.
Когда занавес поднимается, за ним оказываются одиннадцать актеров в белом: они напоминают вылупившихся птенцов, оглушенных большим миром вокруг. Свет вдруг направляется на одну из девушек, и она выходит под софиты — чтобы рассказать свою историю в жестах, озвученную режиссером Алексеем Талашкиным.
«Я всегда хотела понять, что такое музыка. Но я не понимала. Включала магнитофон, клала руку на динамик и чувствовала вибрацию, ритм, но ведь это не музыка. Мне пытались объяснить по-другому, говорили, что люди под музыку танцуют, что музыка — это пианино, скрипка, гитара. Я очень хотела ее услышать, но все-таки не слышала и не понимала. Но все-таки я знаю, что такое музыка. Я узнала об этом гораздо позже, когда мне было 17 лет, с мамой мы поехали на море и пошли в дельфинарий. И там я впервые увидела дельфинов, они выполняли разные задания. Они были очень умные и добрые.
Она сказала: «сейчас никакой музыки нет», а я спорила — нет, есть. Она внутри дельфина. Потом мама поняла и мне объяснила, что я слышу голос дельфина, то, что люди не слышат, — ультразвук. А я его почувствовала. Теперь я знаю, что такое музыка, и мечтаю еще раз услышать».
На сцене появляется худой мальчик.
«…В детстве мы ходили на заброшенный завод. Один мальчик взял камень и бросил в окно, и оно разбилось. Я услышал этот звук, это был прекрасный звук. И тогда я тоже взял камень и бросил его в окно, и звук повторился. Я не помню, что было дальше. Осколки падали на землю, а я все поднимал камни и кидал их, и слушал, слушал, слушал. Я не заметил, что мальчишки разбежались, потому что выбежал сторож с палкой, и я тоже убежал. Когда я вернулся домой, мама спросила — где ты был? Я увидел, что она очень сильно сердится — сторож приходил к нам и жаловался на меня.
Он был горький, тонкий, громкий. Я убежал плакать. Я плакал весь вечер, не пошел ужинать. Меня уговаривали, но я отказывался. Пришла мама, а я ей крикнул «Пошла вон!» и убежал за дом. Там росли любимые мамины цветы. Я хотел помириться с мамой и набрал большой букет. Я вырывал цветы прямо с корнем, и я прямо с корнем отнес маме. Я рассказал про стеклянный разбитый звук, мама удивилась — «Ты слышал!» — и заплакала. Прошло много лет, но я очень хорошо помню звук разбивающегося стекла и звук пощечины».
Притчевый характер носят не только эти «отрывки из мемуаров» (каждый из которых, кстати, — реальная история рассказчика), но и «немые» сцены спектакля. Сюжеты — тоже «птичьи»: герои-птицы то борются, как петухи, то совершают прекрасные полеты, то, конечно же, ищут истину с настоящим светильником. Сцена «курятника» в спектакле не случайна:
Идея спектакля «Я глухой» родилась больше года назад, совсем в другом коллективе. Последние четыре месяца шла активная работа уже с нынешними артистами — в основном, студентами, выпускниками разных вузов. Оба режиссера спектакля, Алексей Талашкин и Ирина Бочкарева, давно работают с глухими, около десяти лет.
Многие в зале плачут. Справа, слева от меня сентиментально сопят те самые женщины с шуршащими букетами. Кажется, у режиссеров действительно получилось расшевелить зал, заставить его погрузиться в мир глухих.
«Все, что мы сделали, — это помогли ребятам рассказать свои истории, сформулировать это именно в том тексте, который звучал со сцены, — рассказывает Алексей Талашкин. — А истории — это их истории, настоящие, и от этого, наверное, возникает катарсис, когда человек откровенно говорит о чем-то, что его волнует. Мы тоже плакали. У нас не было задачи утопить зал в слезах, но так получалось — сами на себе этот эффект наблюдали…
Почему птицы? Человек же вообще похож на птицу — сегодня в Новосибирске, завтра в Пскове (спектакль «Я глухой» едет представлять Новосибирск на фестиваль особых театров «Великая сила искусства» 23 июня в Пскове — Прим. Siburbia).
Главное — это сами герои, их истории и то, как они об этом рассказали. Иногда нам кажется, что глухие — это птицы, кочующие с места на место. Мы не понимаем щебетание птиц, но оно нас привлекает. Каждый из нас способен набраться смелости и вылететь из своей клетки».
Безусловно, одна из главных составляющих успешной формулы спектакля, помимо трепетной темы, музыки Баха и историй глухих, — великолепная пластика, заслуга хореографа Цветаны Быковой. Кажется, что артисты, лишенные природой или из-за ошибок врачей слуха, это чувство заменяют своей пластичностью, гибкостью и стремлением выложиться до конца — только бы мы наконец-то их поняли.
Нет ли у глухих людей ощущения коммуникативной изоляции в современном мире? — спрашиваю я у Алексея Талашкина. Режиссер отвечает, что он не знает, ведь он не глухой. «Несмотря на то, что они активно пользуются интернетом, ребята сами говорили, что и вызвать такси проблема, и банально позвать на помощь. Об этом мало задумываются обычные люди. Не до них. Хотя мы и так друг друга не слушаем, несмотря на то, что слышать можем».
