Текст: Анна Груздева
Фото: Антон Петров
Замотанные в тряпку куски сала, котлы, шерстяные носки, мази от комаров, карты и непромокаемые чехлы — на севере Забайкальского края важным становится не только сбор материалов для статьи, но и выживание. Мы отправились в одно из самых труднодоступных мест этого региона, в Каларский район, чтобы увидеть без преувеличения одни из самых красивых мест Сибири: Чарские пески и горный хребет Кодар. Что из этого сильнее — встреча с горячей пустыней посреди тайги или с живой, немузейной историей ГУЛАГа — понять совершенно невозможно.
На третьих полках в плотных синих чехлах лежат катамараны, рядом с ними, вплотную — разобранные вёсла, походные рюкзаки, туристические коврики, велосипеды. В поезде, идущем через Иркутскую область и Забайкальский край, туристов, нагруженных палатками и котлами — через вагон. Большинство выходит в Иркутске, но многие едут дальше на север, до небольшого села Новая Чара в Каларском районе Забайкалья. Оттуда начинаются многие путешествия в по-настоящему удивительные и малоисхоженные места: небольшую пустыню Чарские пески и горный хребет Кодар — самый высокий хребет Станового нагорья.
Те, кто летит в Новую Чару самолётом из Читы, видят снежные пики и волнообразную пустыню с воздуха. Для тех, кто остаётся на земле, путешествие на север Забайкалья начинается с тянущегося за окном леса и гор, с омуля «хвост за 100 рублей» и спрятанных под столом «полторашек», прокуренных тамбуров, приятных и не очень соседей по плацкарту. С Транссиба. Многие сибирские станции, даже те, где поезд останавливается всего на пару минут, украшены цветными флажками: 40 лет назад здесь, в Восточной Сибири, началось строительство одной из крупнейших в мире железных дорог — Байкало-Амурской магистрали.
Бывшие комсомольцы, которые ехали сюда за романтикой и любовью, называют БАМ «ударной стройкой века», аналитики — «дорогой в никуда». Но какими бы ни были мнения, долгое путешествие по железной дороге позволяет ощутить мощь этой авантюры 20 века. На пути к станции Новая Чара, на участке Кунерма–Северобайкальск, проходит Байкальский тоннель, построенный в скальных грунтах. Его длина — почти в 7 километров темноты.
Посёлки и города вдоль железнодорожной ветки (такие, например, как Северобайкальск) выросли из скопления палаток, строительных вагончиков, времянок. Так, в 1979 году посреди тайги и лесотундры возник посёлок Чара, который стал крупной узловой станцией магистрали. В 1984 году здесь, на участке Куанда-Чара, произошла «золотая стыковка» БАМа: бригады укладчиков с запада под руководством Александра Бондаря, встретились с восточной командой Ивана Варшавского. В местном краеведческом музее этому событию посвящён целый зал. Такое внимание справедливо: без железной дороги многие путешественники не увидели бы географических парадоксов северного Забайкалья.
Неделя первая. Северная пустыня
Ботинки, полные горячего песка
ЗИЛ мотает из стороны в сторону: неровная дорога из ещё одного посёлка района Чары, на северо-запад, к Чарским пескам — это скользкая грязь и лужи, которые от медленного движения машины разливаются в стороны широкими мутными волнами. Внутри пахнет бензином и железом, из окна почти не выглянуть: деревья стоят так близко, что ветки лиственницы затаскивает в кабину. У водителя Константина с собой заряженное ружьё: от медведей.
Чарские пески находятся в самом сердце Чарской котловины, между реками Верхний Сакукан, Средний Сакукан и Чара. Иногда широкий и бурный Средний Сакукан, который преграждает дорогу к забайкальской пустыне, поднимается так высоко, что становится опасным препятствием для тех, кто хочет перейти его вброд. Поэтому многие туристы предпочитают не рисковать, и едут на ЗИЛе.
— Однажды какие-то крутые москвичи купили новенький, прям с конвейера, дорогущий джип и поехали сюда кататься. Утопили, не завёлся, — говорит Константин, который калымит на этой дороге каждое лето. — А однажды семья сюда приходила, пробовали сами «бродить», так женщина утонула… Муж потом не мог даже думать про эти места. Вам вот туда, через лес. Где-то полчаса и увидите пески. Главное — держитесь реки.
Вокруг бирюзовый Средний Сакукан и лес, ничего отдалённо похожего на пустыню не видно. Но полчаса через голубику — и появляется песок.
Чарские пески не вписываются в привычный образ пустыни. После чавкающей под ногами воды и таёжной тропы вдоль Среднего Сакукана, которая угадывается по примятой траве и поломанным веткам, встретиться с песком вдруг, просто взобравшись на бугор — это не надкусить «Каракум» и не найти в почтовом ящике долгожданную открытку из Африки. Деревья, запах хвои и мелкие шишки, на 360 градусов обзора синеют горы. Вокруг как будто та же сибирская широта и долгота, только идти становится тяжелее — ботинки утопают в песке.
Этот огромный песчаный массив — длиной в десять километров, а в ширину больше четырёх — по краям резко обрывается в лес. Крутой спуск по песку, буквально утекающему из под ног, и оказываешься в таёжном оазисе с непролазными зарослями ерника и лиственницами. Иногда посреди такого леса виднеются болота с непонятными лысыми деревьями. В таких местах есть вода. Подпитывая корни немногочисленных растений, она не даёт превратиться Чарским пескам в безжизненную пустошь. Некоторые учёные считают, что граница песков и тайги — это граница, которая тысячи лет назад (в период так называемого зырянского оледенения) разделяла морену и древнее озеро. В то время вершины Кодара спали под ледником. Видимо, это время наложило отпечаток: «на песках мы встречаем отголоски не южной степи, а северной холодной тундростепи — родины мамонтов».
В Чарских песках сегодня мамонтов, конечно, нет, здесь не встретишь даже эвенков с оленями, а след лисицы или косули — редкость. В одну из прогулок по пескам нам удалось увидеть ещё большую редкость — следы медведя. Летом на юге Якутии и в Забайкалье горели леса, которые выгнали зверя из глубины тайги. Местные сказали, что медведь приходил даже в Чару. «Конечно, он может быть в песках!» — уверенно кивали они. Стоя на краю странной пустыни, мы что-то выкрикивали в глубину таёжных оазисов, чтобы потревожить медвежье одиночество.
Грузный, с тёмной жёсткой шерстью, он появляется из-за высокого жёлтого бархана, его силуэт расплывается в горячих потоках воздуха, он медленно ступает по раскалённому песку, направляясь к прохладному лесному оазису, принюхивается… Таким мог бы быть галлюциногенный сон, волнующий и страшный одновременно. Такой могла быть фотография, напечатанная лучшими мировыми журналами вроде National Geographic с подзаголовком «Последний снимок сибирского фотографа». Но были (к счастью) только следы.
В Чарских песках вообще множество непонятных следов. Следов ботинок с рельефной подошвой, следов босых пяток, микроскопических следов жуков, кузнечиков, птиц. Они пересекаются, накладываются, идут вровень, создавая неповторимую карту песчаного мегаполиса, которая исчезает при лёгком дуновении ветра. От ветра зависит плотность песка: некоторые части пустыни — рельефные и твёрдые, следы на них еле видны, а другие — мягкие. В солнечные дни песок может раскаляться так сильно, что ступням становится горячо.
Чем дальше от края Чарских песков, тем больше пустыни. Меньше островов из светло-зелёного мха и шишек — больше широких песчаных пространств и высоких барханов, прячущихся друг за другом, как застывшие волны океана. На гребнях этих барханов, некоторые из которых достигают восьмидесяти метров, ничего не растёт: корни осоки или растений с фиолетовыми и белыми цветами не могут пробиться к воде через толщу песка. С этих узких песчаных гребней Чарские пески видно на много километров вокруг, а Кодар кажется совсем близким, хотя до него — несколько дней пути. Да жужжащие комары, горная синева и зеленеющие у подножья дюн лиственницы всё ещё сообщают глазу, что вокруг — привычный сибирский мир. Но нагретое тёплым барханом тело чувствует другое.
Разговор под соснами
В середине прошлого века в журнале «Природа» появилась статья известного российского географа Владимира Преображенского с непонятным обычному человеку названием: «Барханы и гидролакколиты Чарской котловины». С тех пор в Чарские пески и в Кодар приходят исследователи: изучать ледники, горные породы, почвы. Возле Среднего Сакукана, у границы леса, мы встретили группу молодых геологов из МГУ. А нашими соседями по лагерю возле озера Алёнка (одно из озёр Чарских песков, где останавливаются туристы) оказались геокриологи и геофизики — сотрудники лаборатории инженерной геокриологии Института мерзлотоведения из Якутска. Кроме обычных палаток и классических рюкзаков у них были прямоугольные рюкзаки, непонятные приборы и гудящий генератор. Как оказалось за вечерним чаем, всё это не только для фундаментальной науки.
— Мы изучаем природные модели намывных песчаных грунтов, — стал рассказывать нам старший из гео-команды — Дмитрий Шестернёв, спокойный седобородый профессор, пока молодые исследователи, включив генератор, смотрели в палатке какой-то сериал. — Наши исследования должны дать ответ, как песчаные толщи влияют на вечную мерзлоту, и помочь с выбором условий строительства в Якутске и других городах, расположенных в пределах вечной мерзлоты. На Севере сегодня можно создавать офисы или подземные стоянки для автомобилей в подвальных помещениях зданий. Такие дома могут быть комфортнее и дешевле. В Якутске, например, на основе этих исследований уже проектируется и строится целый квартал на несколько тысяч жителей. Противников нового типа строительства достаточно много… Нет, мы совсем не отрицаем технологию строительства, при которой подземная урбанизация отсутствует. Но стоит учитывать то, как меняется вечная мерзлота в пространстве и времени, учиться понимать природу и использовать её в качестве союзника, а не пытаться прогнуть под себя.
— А расскажите, Чарские пески — это пустыня или всё-таки что-то иное? В чем её отличие, например, от Гоби или Сахары?
— Пустыни ведь бывают разные: глинистые, каменистые, арктические… — основательно продолжил академик в камуфляжном костюме, как будто мы беседовали не в пустыне, а в университете. — Но часто под пустыней понимают песчаные образования на территориях с аридным климатом (это когда количество испаряющихся осадков значительно меньше, чем их выпадает). К таким условиям относятся территории не только с жарким, но и с холодным климатом. Чарские пески — это второй случай. В песчаной пустыне, независимо от того, где она находится, есть барханы и дюны, которые формируются, когда ветер переносит песок. Барханы — это подвижные формы рельефа, образованные сыпучими песками; дюны отличаются от барханов тем, что их края «закреплены» растительностью. Но и те, и другие могут достигать десятков метров в высоту. В этом смысле Чарские пески ничем не отличаются от Сахары. И, несмотря на то, что в этих песках средняя температура -6-8°C, а в Гоби или Сахаре практически такая же, только с плюсом, все эти пустыни по коэффициенту увлажнения относятся к аридному климату. Чарские пески — это пустыня в миниатюре, модель пустыни. Но учёные до сих пор не могут дать однозначный ответ, каким образом сформировались эти уникальные пески.
— А версии есть?
— Есть три версии. Первая — эоловое образование, вторая — водно-ледниковое, и третья — полигенетическое образование. Я склоняюсь к справедливости третьей версии. В истории геологии Забайкалья за последние 400 тысячи лет было четыре ледниковых и межледниковых периодов. Несомненно, что в песчаных массивах приняли участие покровные оледенения и водные потоки, которые переносили большие массы выветреного (до размера песчаных частиц) материала в озёра, которые потом высыхали. Формировались, возможно, и другие формы песчаных отложений. А ветры, которые дули в определённом направлении, завершили этот процесс.
— А сейчас пески как-то меняются? Кажется, что пустыня вообще может зарасти лесом…
— Сейчас они зарастают по периферии, под воздействием ветра перестают быть подвижными. А осадки, которые формируют временные водотоки, потихоньку их размывают. Кроме того, подвижные формы песков переносят их в сторону Среднего Сакукана. Вы видели, наверное, переходя реку, сколько в русле Сакукана песка. В паводки пески переносятся далеко от Чарских песков, а на их место в следующем году ветер приносит следующую «порцию». Если в природе ничего не изменится, то постепенно, через несколько тысячелетий Чарские пески прикажут «долго жить».
— А есть в Сибири что-то похожее?
— В Якутии есть похожие песчаные образования, называются Тукуланы. Есть и в центральном Забайкалье. Правда, их площадь значительно меньше, и их рельеф не носит ярко выраженного пустынного характера. Они далеки от Чарских песков. Скорее всего, это оставшиеся фрагменты от водно-ледниковой и эоловой деятельности в периоды межледниковья. Есть песчаные образования и в центральном Забайкалье, но там они практически полностью заросли сосновым лесом.
В какой-то момент лекции по геофизике Дмитрий достал из кармана старую советскую туристическую карту «Хребет Кодар — забайкальские Альпы», заклеенную скотчем. В отличие от нашей, физической, на ней были очерчены популярные маршруты, места костровищ и зимовий. Пока команда прикладывала наш маршрут по Кодару к новой, более понятной карте, поговорили и про Сибирь.
— Я приехал в Сибирь из Москвы и не жалею. Каждый город в России труден по-своему, но при этом есть люди, которые не могут жить без Норильска или Тюмени. Главное — любить землю, на которой ты живёшь, на которой ты состоялся. А если не любишь — будешь ныть: Москва не та, Якутия не та… В Сибири живёт более 30 миллионов человек. И, несмотря на развал СССР и общественный хаос, покинули её не больше 10–15%. И где же можно состояться в профессии, как не здесь? А вы знаете, сколько осталось в Сибири строителей БАМа, которые состоялись в профессии, нашли своё счастье в семейной жизни? Примерно половина от всех специалистов, которые его строили. Любимое дело найти здесь проще простого, главное знать, чем заниматься. Увидите, Сибирь ещё будет отказывать желающим сюда переселиться.
Неделя вторая. Горы
Почтовый ящик №81*
Длинная дорога от Чары вверх по Мраморному ущелью Кодара не совсем похожа на дикую горную тропу, по которой обычно ходят горные туристы. Под толстым слоем мха и травы, под корнями молодых деревьев вдоль Среднего Сакукана всё ещё видна дорога, которую не вытоптали, но выложили. Её называют «Сталинский тракт». В болотистых местах видны настилы через трясину, выложенные из брёвен в несколько слоёв, а через многие реки перекинуты грубые деревянные мосты. Некоторые из них полуразрушены и заросли, другие до сих пор служат туристам и исследователям надёжной опорой при переходах вброд. Эта дорога и эти мосты были выстроены заключёнными ГУЛАГа в середине прошлого века, и, несмотря на свою функциональность, они — ощутимая ногами история страны.
Заросшая вдоль Сакукана дорога — своеобразный живой артефакт, который отсылает к началу эпохи атомного проекта СССР, стартовавшего ещё в 1920-х годах, когда учёные начали свои первые опыты по делению ядра. Его подготовительный этап — работы по исследованию и использованию атомной энергии — стали разворачиваться с 1942 года, а решающий этап начался с августа 1945-го, после бомбардировки США японских городов Хиросимы и Нагасаки. Тогда стало ясно окончательно: СССР нужно как можно больше атомных бомб. Академик Курчатов обещал, что «в ноябре 1948 года будет собран первый экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию». Но бомбы, на которую требовались тонны металлического урана, всё не было. Решено было искать уран по всей стране.
6 января 1949 года: «Сов. секретно. Товарищу Сталину <…> Предварительно сообщаю следующие данные о вновь открытом месторождении урана. 1. Месторождение расположено в труднодоступной гористой местности на высоте более 3000 метров над уровнем моря, в 1350 км севернее г. Чита (по зимнему пути), а 550 км от ближайшей ж.-д. станции Могоча и в 50 км от ближайшего аэродрома (с. Чара)». Так писал «вождю всех народов» Берия, ответственный за поиски урана. В 1948 году самолёты Снежинской экспедиции, кружившие над этими горами, песками и лесом, с помощью приборов нашли радиометрическую аномалию в районе горного хребта Кодар. В геологоразведке есть понятие: рудопроявление. Чтобы назвать рудопроявление месторождением порой нужны годы исследований, но в 1950-х у СССР времени не было: атомное напряжение нарастало.
Ещё несколько писем Берии — и в конце января 1949-го был организован Борский исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГа Министерства внутренних дел СССР, который стал поставлять рабочую силу Ермаковскому свинцовому рудоуправлению. «Свинец», «А-9», «альбит» — слово «уран» кодировалось даже в официальных письмах.
Буквально сразу в эти северные края стали прилетать вертолёты с тоннами различного груза, а заключённые начали прокладывать дороги–зимники, пилить и перерабатывать лес, строить посёлки для лагерей (они кратко кодировались ОЛП-1, ОЛП-2 и так до ОЛП-7), зоны, взлётно-посадочные полосы. Разветвлённый Борский лагерь создавался на 650-километровой трассе Могоча-Синельга и в кодаро-удоканской округе радиусом в 150 км. С Читинского Кодара в перспективе ждали 330 тонн урана для атомной бомбы, поэтому человеческих ресурсов не жалели: всего через БорЛАГ прошло 3735 человека. Из них было 582 спецпереселенцев, 411 немцев из западных районов СССР, 95 «указников», 57 «власовцев», 19 «оуновцев».
Дороги, которые вели к урану в недрах Кодара, строились тяжело. Чтобы это понять, можно даже не обращаться к архиву и документам — стоит только попасть в эту непролазную тайгу с чавкающими болотами, ледяными реками, мёрзлой почвой и каменными валунами, чтобы увидеть, как сурово северное Забайкалье. Суровее тайги —только система ГУЛАГа. В 1949 году прокладка заключёнными автозимника Могоча–Борский лагерь даже удостоилась служебного расследования по линии МВД. Местная лагерная администрация, где было много людей из «низов», не особо разделяла атомные заботы товарища Берии, поэтому часто не дрожало над «кадрами» (это было характерно для многих лагерей в стране). «Более двух месяцев [заключённые] не мылись, и бельё у них не менялось, что привело к завшивленности», работая в сырых болотистых местах, «резиновой обувью [заключённые] обеспечены не были, что привело к простудным заболеваниям». За сентябрь 1949-го на строительстве дороги Могоча–Борский лагерь: 124 человека обморожены, 12 — с ампутацией, 5 — инвалиды, один — смертник. Немного для государства, которое спешило показать миру свою ядерную мощь. Не лучше обстояли дела и в некоторых других лагерях. Например, в посёлке Могоча или ОЛП-7, где заключённые выполняли строительные работы и обслуживали гараж и базы рудоуправления, 260 узников ютилось в палатках, рассчитанных на 72 человека. Нар не доставалось — спали на земле, не доставалось земли — спали (спали ли?) полусидя. Умывались снегом, грелись у костра. В октябрьские -23 градуса носили кожаную обувь. Некоторые умирали от дистрофии: продукты часто выдавали не по полным нормам. «При полном отсутствии медикаментов для всех контингентов Борского ИТЛ и рудоуправления, при появлении вшивости в лагере, вместо того, чтобы отправлять мыло, дезкамеры, бакпрепараты, в пос. Мраморный шли несгораемые шкафы без ключей, кабинетная дубовая мебель, спирт, вино и др.», — говорилось в письме начальнику ГУЛАГа, генерал-майору Добрынину от местного начальника Туриевского в 1949-м. СССР нужен был уран, поэтому Москва была заинтересована в гуманном (в их понимании) отношении местных начальников к заключённым: они должны были хотя бы есть и не обмораживаться.
«Посёлок геологов нежил.»
— Нет, я туда не пойду. Я не любитель гулять по кладбищам, — спокойно сказал бородатый калининградец из соседнего лагеря, счищая листья и траву с сыроежек. Его друзья ушли в Мраморное ущелье, смотреть развалины БорЛАГа.
После Чарских песков мы поднялись по ущелью Кодара вверх, к старой заброшенной избе гидрометеостанции, которая сейчас служит приютом для путешественников. ГМС стоит на высоте 1600 метров, на стрелке Среднего Сакукана и ручья Медвежий, именно отсюда начинаются многие туристические маршруты по Кодару. Один из самых популярных и натоптанных ведёт к сохранившемуся ОПЛ-2 «Ключ Мраморный». На нашей физической карте это место было помечено скромно: «посёлок геологов нежил.». Мы вышли в «посёлок» утром, солнца не было, высокие кусты стояли в росе — одежда намокала. Через несколько часов дороги вдоль Сакукана тропа резко пошла вверх, пришлось взбираться на сыпучие кручи, хватаясь за ветки деревьев и кустов: камням в таких местах доверять опасно. Иногда дорога и вовсе терялась среди огромных валунов, мха и узких коридоров между плотно растущими деревьями.
Развалины «Ключа Мраморного» находятся на высоте две тысячи метров над уровнем моря. Высокие скальные стены до двухсот метров, крутые каменные осыпи… Ущелье похоже на безжизненный каменный мешок, где почти весь год лежит снег. Мох, трава, редкие кусты — здесь, выше границы леса, больше ничего не растёт. Солнце заглядывает и уходит, зацепившись лишь за вершины скал. Остаются только заплывающие из долины серые облака. В ущелье до сих пор стоят длинные бараки из лиственничных брусьев, покосившаяся сторожевая вышка, какие-то небольшие деревянные строения, похожие на сараи. Некоторые из них из-за камнепадов и лавин превратились в груду брёвен, некоторые выглядят крепкими. Кажется, что можно вставить стёкла, залатать крышу, пол и жить. Внутри бараков ничего, кроме мха и остатков стекла, нет. Ржавые пилы, мясорубка, гаечные ключи, тарелки, вёдра, гвозди, лопаты — оставшаяся лагерная утварь разбросана вокруг. Самые редкие и любопытные вещи из этого ущелья — осколки фарфоровой посуды, пистолет системы «Браунинг», надзорный глазок, приспособление для отливки картечи, карбидная лампа, альпинистские кошки, табакерки — находятся в местном краеведческом музее в Новой Чаре. Что-то (возможно, не менее ценное для истории) ушло в карманы путешественников. Но в ущелье до сих пор много закреплённой на столбах колючей проволоки, которая окружает часть бывшего лагеря. Это холодное каменное пространство, находится в котором и любопытно, и жутко, и странно, и неловко одновременно, не похоже ни на музей под открытым небом, ни на мемориальный комплекс, ни на бывший советский лагерь. Всё это страшно похоже на депрессивную компьютерную игру, в которой одинокий герой бродит по серому, оставленными людьми городу, в попытке найти хоть что-то живое.
Невозможно представить, что здесь жили люди. Представить, что в сохранившихся бараках начальство и охрана лагеря писали письма-отчёты в Москву, стучали стаканами, читали советские газеты. Что заключённые жили рядом, в палатках, и тоже что-то ели и читали. Всё, из чего можно составить картину жизни «посёлка геологов» — некоторые архивные документы и обрывочные воспоминания. «Работали мы, как и все в то время, очень напряжённо. Дисциплина была жёсткая. Мы, горные мастера, должны были находиться на смене до тех пор, пока не будет выполнено сменное задание, а поскольку задания не выполнялись, часто приходилось работать по две, три, а иногда и четыре смены подряд», — вспоминал горный мастер Иван Куделка. Место, где работали заключённые, тоже сохранилось. ОЛП-1 или «Гора» находится немного выше бараков, на высоком моренном валу из каменной насыпи. Здесь сохранились наполовину заваленные штольни, деревянные вагонетки и дорожки для них, молотки, кирки и ещё множество непонятных деревянных и металлических вещей.
В Мраморном ущелье есть несколько памятных досок, одна из них установлена в 2002-м в память советским альпинистам, работавшим здесь в 1949-1950-х «по секретному заданию партии». «По приезде в Мраморный <…> Мы увидели мощную отвесную скалу или по-нашему — стенку. В её основании была прорублена горизонтальная штольня, из утробы которой время от времени доносились глухие раскаты взрывов», — вспоминал один из альпинистов Яков Аркин. А муж единственной в команде спортсменов женщины, Любови Пахарьковой, заслуженного мастера спорта СССР, рассказывал, как, вися на отвесных скалах по 10–12 часов при температуре ниже -50, альпинисты занимались разметкой всех стен Мраморного ущелья, работали с геофизическими приборами, чтобы найти в скальном массиве урановые жилы.
Сегодня об урановом руднике можно найти скудные воспоминания непоследних в стране спортсменов и геологов. Но чем жили и о чём думали заключённые, работавшие несколько лет в каменном мешке, узнать практически невозможно — человеческих историй крайне мало. Есть только факты, за которыми эти истории скрываются. Известно, например, что из этого Мраморного ущелья бежало больше, чем из других борских лагерей. Всего за 1949–1950-е из лагерей бежало 44 зэка. «19 мая из горного цеха путём ухищрения бежали пять заключённых. В ночь на 22 мая в районе 26-го километра всех пятерых задержали. За ликвидацию группового побега опер-стрелков премировать по 300 рублей». Известно, что многих узников судили за контрреволюционный саботаж. Известно, что в лагере было 7 баянов, 2 аккордеона, 15 гитар, 50 комплектов домино и шашек и шахмат, в библиотеке числилось 2687 книг, громких читок организовано — 42, бесед — 42, выпущенных стенгазет — 85. Известно, что иногда письма не доходили до адресатов: «Заключённый Абдулазимов более года не получает писем от родных по той причине, что присылают письма ему на чеченском языке. Здесь их не может прочесть цензор».
После развернувшегося строительства зимников, лагерей, взлётно-посадочных полос (геологи и сегодня признают, что темпы и масштабы были невероятными), очень быстро выяснилось, что необходимого урана для атомной бомбы в Кодаре нет. Одно из веских научных «нет» сказала геолог Анна Теремецкая, которая, изучая и описывая образцы кристаллов уранита из Мраморного ущелья, по степени секретности оказалась в «особой папке» и «даже машинистке не могла доверять» свои исследования. «Я с помощью верёвки и крючьев поднималась на скалу, отбирала корочки скарнов с уранитом, передавала их коллектору и диктовала описания <…> Основной вывод был следующим: от крупной скалы была отвалена глыба, которая и дала большую радиоактивную аномалию. Месторождения нет», — вспоминала она о своей поездке в п/я №81. В начале 1951 года Борский ИТЛ начали ликвидировать. Часть заключённых — чуть более 700 человек — отправили этапом на «Строительство №247» (Челябинск-40) и на «Строительство №16» (станция Китой Восточно-Сибирской железной дороги). Что стало с другой частью заключённых — известно.
«Хорошо. Сейчас вы пойдёте вон в ту комнату, и у вас будет два часа времени. Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Хорошо ещё раз подумайте…», — сказал Берия геологу Кириллу Лященко, когда тот подтвердил, что урановый рудник Кодара бесперспективный. Лаврентий Павлович отпустил геолога Лященко, а через неделю вызвал и снова спросил: «Вы не передумали? Не отказываетесь от вашей подписи?». «Не отказываюсь», — снова повторил Лященко. В 1950-х было страшно признать, что надежды на 330 тонн сибирского урана для атомной бомбы не оправдались. Но, кажется, страшнее то, что заключённый Абдулазимов более года не получал писем от родных.
Медвежий, или путь к леднику
Кодар, растянувшийся на 250 километров с юго-запада на северо-восток — мрачный и неприветливый хребет. Горы стоят суровыми северными великанами, реки, как только вступаешь в них, — сковывают ноги льдом, кедровый стланик бьёт по щекам. Но это, безусловно, одни из самых красивых гор Сибири. Они сформировались почти 60 миллионов лет назад. Древние ледники оставили после себя многочисленные крутые скалистые стенки — кары, чашеобразные углубления или цирки, морены и троги — горные долины. А из-за давних наводнений и бурных горных потоков здесь появились узкие, труднопроходимые ущелья и каньоны.
Климат в этих горах довольно суровый. За всё путешествие у нас было несколько солнечных дней, а команда из Белоруссии, которую мы встретили возле перевала Медвежий, за две недели похода так и не увидела вершины скал: шли дожди. «А что, здесь всегда такая погода?», «нам, наверно, не повезло с погодой», «избу удалось прогреть до -21, на улице почти -40. Всех с 23 февраля!», — такие записи туристов в журнале избы ГМС встречаются чаще всего. Добираясь в центральную часть Кодара, путешественники стараются поселиться в этой крохотной на вид, но вместительной избе: здесь есть двухэтажные нары, длинный стол, печка, предбанник, где можно сушить одежду. ГМС —это ещё и самодеятельный музей туризма: по стенам висят многочисленные карты, фотографии, тряпичные флаги и строительные каски, вырезанные из дерева амулеты и множество надписей на стенах и потолке. Белорусы оставили здесь специально привезённый магнитик.
Одно из суровых, но красивейших явлений Кодара — ледники. Впервые о них сообщил Жозеф Мартен, французский путешественник и член Русского географического общества. В 1883 году он прошёл от озера Ничатка к Чарской долине. На его пути встретились ледники с глубокими трещинами, в одной из которых погиб проводник-оленевод. Многие учёные поставили существование ледников на Кодаре под сомнение, но в 20 веке сведения о них всё чаще стали появляться в отчётах геологов. Кодарские ледники необычны: они удалены от Тихого и Северного Ледовитого океанов на тысячи километров и белеют на высоте 2300–2500 метров, что на 1000 метров ниже обычной высоты залегания ледников. Всего в этом районе насчитывается около 40 ледников общей площадью более 15 кв.км.
Один из самых красивых из них — ледник Нины Азаровой. Он находится недалеко от избы ГМС, возле перевалов Медвежий и Три жандарма. Ледник назвали в честь геолога Нины Азаровой, трагически погибшей в этих горах. В 1949-м она вместе с другими геологами выполняла задания рудоуправления. Игнатий Гладких вспоминал, что её работа была связана с углём, который «оказался не внизу, под землёй, а на гребне водораздела, куда добраться можно было лишь физически подготовленным людям…Нина Ивановна справилась с этой задачей, и даже затащила спальные мешки и палатки на пик, названный нами пиком Азаровой. Проработала она там, в поднебесной высоте, около месяца, не спускаясь вниз, в посёлок. Но тут подошёл праздник шахтёра. А в горах выпал снег. Она сказал своему коллеге: «Саша, ты иди в обиход обрыва, а я спущусь здесь». Когда Саша вернулся к спуску, Нина уже лежала неподвижной». Ледник лежит, белея между камнями почти на один километр. За ним острым пиком возвышается самая высокая точка Кодара — пик БАМ высотой в 3072 метра. А чуть выше, с перевала Медвежий открываются новые горы и новые ледники. Эту природную громаду, неистоптанную и не покорённую до конца, по привычке хочется назвать девственной, но это было бы не совсем верно: здесь многое — про человека.
Как добраться:
До посёлка Чара можно добраться на самолёте из Читы, расписание рейсов можно узнать здесь. Правда, местные жители говорят, что авиабилеты на внутренние рейсы достать проблематично. Большинство путешественников добирается до Каларского района и посёлка Новая Чара поездом. Остановиться в Новой Чаре можно в гостинице «Кодар», сайта у неё нет, но есть почта: [email protected] и телефон 8 (30261)175-165.
Поход в Чарские пески и Кодар — это классический туристический поход с рюкзаками, палатками и дикими условиями. Отправляясь в путешествие, важно это учитывать и адекватно оценивать свою физическую подготовку и моральный настрой (много комаров, дожди, большие нагрузки). Поэтому если вы неопытный турист, советуем обратиться в Каларский центр туризма. В этом центре работают опытные проводники-туристы, которые знают пески и Кодар как свои пять пальцев и сопровождают небольшие туристические группы за деньги. Если вы готовы оправиться в поход самостоятельно, но не готовы к переходам Среднего Сакукана вброд или не хотите идти 2–3 дня до подножья Кодара, можно воспользоваться заброской на ЗИЛе. Забросками занимаются частные водители из Чары и Новой Чары: Александр Дружинин (8-914-801-20-42, Константин (8-914-485-91-61), Николай Рысев (8-914-488-18-92).
Физические карты района в хорошем разрешении есть в Сети, новые и хорошие туристические карты можно приобрести в Краеведческом музее Новой Чары. Если вы отправляетесь в пески и Кодар самостоятельно, обязательно изучите маршрут по картам и отчётам других путешественников, которые доступны в блогах. Например, здесь.
* По материалам научной статьи доктора исторических наук Леонида Бородкина (МГУ) «Преступно-халатный конвой»: происшествие на прокладке автозимника Могоча-Борский лагерь (1949г.)», научно-популярной книги журналиста Анатолия Снегура «Ключ Мраморный», статьи Олега Нехаева «Бомба для Берии» из «Российской газеты», сайта общества «Мемориал».
Читать также:
«Сибирь и точка»: Внутренняя Азия
Инопланетные виды забайкальских степей, жестокое обращение с антилопами, секреты манулов и дух Чингисхана — команда «СиТ» побывала в Даурском заповеднике и узнала, как выглядит Сибирь по-азиатски.
Сибирь и точка
Красноярский фотограф Александр Нейрозя, ставший одним из победителей летнего конкурса трэвел-журналистики от проекта «Сибирь и точка», влюблённый в одну из самых живописных дорог мира — Чуйский тракт — показывает читателям «Сибурбии», как выглядит сибирский «шёлковый путь» в разные времена года.
«Сибирь и точка»: Рассвет на обочине
Создатели проекта «Сибирь и точка» решили попробовать написать свой путеводитель по разным уголкам сегодняшней Сибири и начали с манифеста — о территориальной идентичности, культурном невежестве и дорожной сумке Фритьофа Нансена. О своих перемещениях и открытиях путешественники будут регулярно рассказывать на «Сибурбии».
«Сибирь и точка»: Космическое сафари
Летом «Сибирь и точка» проводила конкурс по трэвел-журналистике, победители которого могли принять участие в одной из экспедиций проекта. Как и обещали, мы начинаем публиковать работы победителей. Сегодня — Олег Бурков и его алтайско-космическая одиссея.
«Сибирь и точка»: Хамар-Дабан
«Сибирь и точка» вернулась из экспедиций и приступает к рассказам о том, как мы провели это лето. Анна Груздева побывала на хребте Хамар-Дабан в Иркутской области и узнала, на что положил жизнь учёный Иван Черский.
«Сибирь и точка»: Игарка
Пегги Лозе отправилась на Крайний Север, чтобы узнать, о чём писал русский писатель Виктор Астафьев и как люди живут на на земле, которая кажется иностранцам такой романтичной.
«Сибирь и точка»: Большеречье
Команда проекта «Сибирь и точка» побывала в селе Большеречье в Омской области, где находится музей сибирской старины под открытым небом и — неожиданность — один из лучших зоопарков в России.
Сибирь и точка: Искитим — Ложок
Анна Груздева побывала в Искитиме с командой проекта «Маршруты СССР», увидела впечатляющие Мраморный и Щебёночный карьеры, оставшийся в качестве памятника страшной истории Музей-лагерь ГУЛАГа и узнала, зачем молодые новосибирцы сегодня восстанавливают плановые советские маршруты по Новосибирской области.
«Хочется ездить в кайф»
Что такое велотуризм, как это делают в Сибири и почему самый неопытный сибирский велотурист считается заядлым экстремалом в Европе? Анна Груздева поговорила с велопутешественницей и шеф-редактором журнала «Наводка туристу» Викторией Рефас.
«Сибирь и точка»: Барабаново
Анна Груздева и Артём Жданов побывали в селе Барабаново, где идёт битва за спасение «бесхозяйного» памятника архитектуры — церкви Параскевы Пятницы. Без реставрации полузаброшенная церковь рискует через пару лет исчезнуть с карты Красноярского края. Но брать на себя ответственность за её содержание никто не хочет.
«Сибирь и точка»: Северная Земля
Объехать всю Сибирь невозможно: слишком много «точек» на карте нашей земли. Поэтому, продолжая путешествовать по городам и весям нашего региона, «Сибирь и точка» будет попутно рассказывать истории с географией. Ведь путешествие — это не только удовольствие и опыт, но ещё и знание.
«Сибирь и точка»: Ванавара
Анна Груздева побывала в Ванаваре — спрятавшемся в тайге эвенкийском селе, которое получило мировую известность благодаря тунгусскому метеориту. Добираться туда накладно, но это дорогого стоит.
«Сибирь и точка»: Енисейск
Анна Груздева побывала в Енисейске — «первом русском городе центральной Сибири». Архитектурные памятники, «сибирское барокко» и частные музеи могли бы сделать этот город находкой для туриста, если бы они были нужны тем, кто отвечает за сохранение исторического наследия.
«Сибирь и точка»: Ергаки
Очередной маршрут «Сибирь и точка» — хребет Ергаки, «сердце Западных Саян». Анна Груздева провела в горах две недели, чтобы понять, чем современные туристы отличаются от комсомольцев с гитарами и почему медведи становятся полноправными участниками туристической жизни.